Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)
Шрифт:
Татьяна Бартер училась на женских Бестужевских курсах в Петербурге, на историческом факультете, у академика Михаила Ивановича Ростовцева. Под влиянием знаменитого ученого она на всю жизнь увлеклась античностью. В своей статье «Т.С. Бартер (к тридцатилетию ее научной деятельности)», машинописная копия которой, датированная «16 марта 1937 года (Сингапур)», хранится в YIVO-архиве И.М. Троцкого, М.И. Ростовцев пишет:
Моя ранняя любовь были Помпеи. От меня эту любовь унаследовала Т<атьяна> С<ергеевна>. <...> Т<атьяна> С<ергеевна> осталась верна Помпеям на всю жизнь. И я ее понимаю. <...> Т.С. Бартер — большой знаток Помпей. Один из лучших, если не лучший, среди живущих европейских и американских ученых. В Помпеях она
По окончанию курсов в 1907 году Татьяна Бартер переселилась в Ригу, где работала преподавателем. В 1911 г. она вышла замуж и во время медового месяца посетила с мужем Помпеи. После внезапной смерти мужа в 1913 г. Варшер вернулась в Санкт-Петербург, где, помимо научной работы, вела активную политическую деятельность как член конституционно-демократической партии (кадеты). Вскоре она вторично вышла замуж — за родного брата мужа, вдовца, чтобы помогать ему в воспитании детей. Во время Гражданской войны ее второй муж, воевавший в Белом движении, погиб. В 1920 г. Варшер эмигрировала из Советской России в Латвию, а затем перебралась в Берлин. Здесь она активно занималась журналистикой: была сотрудником газет «Сегодня», «Руль», «Последние новости» и др., написала книгу воспоминаний о стране Советов в эпоху военного коммунизма124. В Берлине Варшер, по природе человек импульсивный и общительный, обрастает широким кругом литературных знакомств. В частности, именно в это время она сдруживается с Ильей Троцким и Алексеем Жерби.
В июле 1924 г., откликнувшись на предложение М.И. Ростовцева, Татьяна Варшер уезжает в Рим125, затем перебирается в Помпеи, где в дальнейшем будет проводить большую часть времени. В YIVO-архиве имеется рукописная биографическая справка, составленная Т.С. Варшер «На всякий случай (Н.И. Яблоновская напутала)», в которой указаны следующие даты ее послереволюционной эмигрантской жизни:
Из России выехала 1 авг<уста> 1921 в Ригу. В Риге пробыла до марта 1922. Март 1922 — март 1924 — Берлин. Март 1924 — июль 1924 — Париж. С июля 1924 безвыездно в Италии — значит почти 33 года!
Варшер тесно сотрудничала с Немецким Археологическим Институтом в Риме126, а также с Йельским университетом (США), который при прямом посредничестве М. И. Ростовцева вплоть до начала Второй мировой войны частично финансировал ее научные работы. Научная активность Варшер в те годы была столь интенсивна, что ей даже пришлось оставить публицистическую деятельность. Осень 1926 г. Варшер проводит в Сорренто у княгини Е.К. Горчаковой на вилле «Сиракуза»127, где часто собирались остатки высшего общества Российской империи. В этом же году Татьяна Сергеевна исследует храм Изиды в Помпеях, фрески которого уже были перенесены в Государственный Археологический Музей Неаполя. В Помпеях и Сорренто она занимается раскопками и делает множество фотографий, которые до сих пор используются в научной литературе. По авторитетному утверждению М.П. Ростовцева в вышеупомянутой юбилейной статье о Т.С. Варшер: «Ее коллекция фотографий — фотографий деталей — единственная в мире». В 1929 г. Варшер возобновляет свое сотрудничество с «Сегодня» в качестве римского корреспондента, сменив на этом посту своего друга Михаила Первухина128, скончавшегося в конце 1928 г. Она печатается в «Сегодня» вплоть до 1940 г., когда газете была закрыта советскими властями. После войны Варшер публиковалась в парижской газете «Русская мысль». Похоронена Т.С. Варшер на кладбище Тестаччо в Риме.
В своей публицистике 1920-Х-1930-Х Татьяна Варшер, числясь римским корреспондентом газеты «Сегодня», выступала главным образом как очеркист. После Второй мировой войны «Русская мысль» публиковала главным образом ее некрологи-воспоминания129.
Ее итальянские очерки весьма и весьма интересны с исторической точки зрения. В них Варшер, в прошлом активный функционер российской партии конституционных
Фашистский гимн сливается с церковными песнопениями. Порядок образцовый, — никто друг другу не мешает. Муссолини сделал великое дело, которое давно уже нужно было сделать: примирение Церкви и государства, по общему мнению, послужит только взаимной пользе, укреплению и развитию130.
Он <Муссолини> говорит чрезвычайно ясно, ни одна буква не пропадает в его речи. Наоборот: в слове irevocabilment (непреложно, неотменно) я слышу три «р» и два «б». После каждой фразы — пауза. Он ждет, пока передадут его слова на иностранных языках по радио. Больше всего вызывают восторг слова — «война окончена»131.
Один из лучших памятников античной культуры — это театр Марчелло, посвященный памяти рано умершего племянника и наследника императора Августа: теперь он выступил во всем своем величии, а всего лишь 4 года тому назад под его арками были лавки старьевщиков. Разрушили целый ряд домов, безобразных домов, и теперь с набережной Тибра открывается широкая панорама на площадь со старинными храмами, арку аргентариев и на «Палатин»; <...> Само собой разумеется, что насильственное выселение из насиженного гнезда — мера жестокая, но принимаются всяческие меры для облегчения участи выселяемых, выдают средства на переселение, дают возможность заранее избрать новое жилище. Как всегда в подобных случаях, кто-то теряет, а кто-то выигрывает, но население Рима, в общем, только выигрывает132.
Страсть к античности и архитектурным шедеврам, похоже, делает Т. Варшер нечувствительной к социальной проблематике, судьбам простых людей, теряющих свои жилища и средства к существованию. В корреспонденциях Варшер простой народ — не более чем мелкое препятствие на пути реализации великих градостроительных преобразований, осуществляемых тщеславным Муссолини:
Так ли уже изменился Неаполь за почти 30 лет, что я знаю его? Конечно, очень изменился. Рядом с почтой, о которой я уже писала, выросли и другие огромные здания. Здание Неаполитанского банка — чудо современного архитектурного искусства: один этаж сплошь стеклянный. <...> Но дело не только в новых зданиях. Изменились обычаи. Нет страшных старух, считавших, что улица — продолжение их квартир, нет мальчишек — пристающих к иностранцам... нет оглушительного крика торговцев — и не слышно больше выстрелов — бичом — этим искусством славились и гордились неаполитанцы, — ведь уже и извозчиков почти не осталось133.
Здесь необходимо заметить, что фигура Муссолини, в отличие от Гитлера, привлекала в 1930-х симпатии многих европейских интеллектуалов консервативных убеждений. В первую очередь следует упомянуть знаменитых в то время английских писателей и публицистов X. Беллока и Честертона. Последний, например, в 1929 г. встречался с Муссолини, хвалил его как человека, но не защищал фашизм как движение, хотя утверждал, что лучше чернорубашечники, чем плутократы. Честертон предпочитал одобрительно молчать о Муссолини и тоталитарной диктатуре Франко, однако резко отрицательно относился к Гитлеру, не принимая его антисемитизм и беззаконие134.
Муссолини, в первое «фашистское десятилетие» (1926-1936 гг.) позиционировавший себя католиком-традиционалистом, поборником национальной стабильности, в 1938 г. по настоянию Гитлера ввел в стране «расовые законы». Однако, в отличие от нацистской Германии, их исполнение повсеместно саботировалось на местах, и до немецкой оккупации Северной и Центральной Италии в сентябре 1943-го ни один еврей на контролируемых итальянцами территориях не был депортирован в немецкие лагеря уничтожения135.