Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение
Шрифт:
—Ей-богу. От вас ничего не убудет, но сходили бы к врачу, право слово.
Чечако только рукой махнул. Ладно. Первый этап прошел так, как они задумали. А надо вам сказать, что вся операция была назначена как раз на тот день, когда в Певеке устраивалась баня — домишко, в нем раскаленная бочка, цистерна с водой, и весь разговор. И вот для того чтобы операция увенчалась успехом, второй ас пошел на подвиг и прислонился определенным местом к раскаленной бочке. Естественно, у него медленно вспух белый водяной волдырь, с сине-красной окантовочкой по сторонам. Пришли наши асы домой, чечако уже лежал на койке и, включив радио на полную мощность, слушал концерт
—Ой! Ой! Ой!
Чечако вскинулся с койки: глаза трет, головой по сторонам вертит, а здоровенный наш ас вертится на своей койке и кричит:
—Ой, брат! Спаси! Меня куца-йоца укусила! Спаси! Врача скорей!
Сорвал он с себя — вроде как приступ у него — одеяло, и чечако увидел на том самом сакраментальном месте у полярного аса громадный радужный волдырь. Он как сидел — так и лег. И сразу стал терзать свой прыщик большим и указательным пальцами правой руки. Потом ногами так засучил быстро-быстро и сказал:
—Может, поищем куцу-йоцу...
А второй ас, который стискивал в своих объятиях товарища, метавшегося в столбнячных судорогах, только рукой махнул:
— Включите свет, она света боится, а искать — бесполезно, она, как конский волос, в кожу входит...
И — задрожал голосом, будто оплакивая гибель своего друга.
Чечако снова начал терзать свой прыщ, то и дело рассматривая его в зеркале. Словом, у него к утру прыщ превратился в громадный волдырь.
«Укушенный» ас снова начал стонать, бредить и просить:
— Мотя, Мотя, отправь меня в столицу, Мотя, отправь помереть на руках семьи...
Чечако сделался фиолетовым от переживаний. Наш ас говорит ему, сидя в скорбной позе возле своего укушенного друга:
—Сейчас я вызову трактор — он же нетранспортабельный — и отправлю вас в больницу.
— Я пока могу ходить, — сказал чечако, и этой фразой он погубил себя окончательно, — я побегу...
—Погодите...
—Да ничего, ничего, вы не беспокойтесь...
— Погодите, — снова остановил его ас и под стоны своего друга, который корчился в судорогах от едва сдерживаемого хохота, пояснил: — Прежде чем идти к эскулапу, загляните в изолятор. Там лежит матрос-смертник. Вы это увидите по его лицу. Не вздумайте говорить с ним, он бредит. Это я вам говорю потому, что наш врач не имеет сыворотки и бессилен помочь. Он будет лгать вам, что это все пустяки, они всем лгут, эти эскулапы. Боритесь за свою жизнь, требуйте срочной госпитализации или отправки в Москву с первым же попутным рейсом.
Чечако галопом ринулся к лекарю, заглянул в изолятор, увидел моряка с необъятной физиономией, заскучал ликом и отправился к врачу, как говорится, «на полусогнутых цырлах».
— Это ерунда, — сказал врач, оглядев его прыщик, — это у вас от плохих лезвий.
— Так я и знал, — сказал чечако, — я так и знал, что вы станете успокаивать меня! Это никакие не лезвия! Это куци-йоци!
— Что-что?
— Я видел матроса, который обречен! Я требую немедленной отправки в Москву! Я все видел в изоляторе...
— Поймите же, рожа...
— Сам сволочь! — взъярился, не поняв, о чем идет речь, чечако и бросился вон.
Наши старики ушли на ледовую разведку к Врангелю спокойные и, как обычно, остроязыкие. Больше им на борту некого
БАЙКА ВТОРАЯ О ДОВЕРЧИВОМ КОРРЕСПОНДЕНТЕ МОЛОДЕЖНОЙ ПРЕССЫ
Сначала-то наши асы очень любили молодежную прессу. Но потом медведями на нее поперли, когда чуть было по выговору не схлопотали. Прилетел к ним один такой журналист, приняли они его, как и полагается в Арктике, накормили, напоили и взяли с собой в рейс. А тот возьми и напиши по возвращении, что, мол, его не брали с собой в опасный полет, так он залез в бочку и — таким образом — попал чуть не на полюс. А за провоз пустой тары на полюс, когда каждый килограмм на учете, — взыскивают сурово. Да и глупо это; когда бочки грузят, а грузят их не то что во Внуково — транспортером, а на своем горбу, сразу можно определить — пустая она или полная. Словом, наши асы затаили зло на лихую молодежную прессу. И вот — надо ж такому счастью приключиться — попадает к ним корреспондент из той самой молодежной прессы. Ладно. Они его сразу под белы руки — и в столовую. Поели, потом чаек им принесли, и тогда маленький ас достает из портфеля мед и накладывает целое блюдце юному корреспонденту.
— Наш медок, — говорит маленький ас, — арктический. Корреспондент аж поперхнулся — сенсация! Мед в сторону, блок нот на стол, карандаш в руку.
—Неужели здешний?!
—Ну а чей же? Конечно здешний!
—А суровая зима?
—Суровой зиме, — гулким басом сказал большой ас, писавший временами статьи в стенгазету, а потому приобщенный к штампу куда как более, нежели его маленький товарищ, — противостоит мужество советского человека, хозяина своей жизни.
—А как с деталями? Кто, когда, где?
Тут маленький ас вступил:
—Записывайте: ныне покойный профессор Адлер Иван Серафимович тридцать лет опыты ставил. Сначала он пробовал жилетки им из спецсостава шить...
—Кому — жилетки? — встрепенулся корреспондент.
— Пчелам! Кому ж еще. Сначала у него было всего сорок пчел. Но накладка вышла — там же у пчел имеются карманчики для меда, а с большой химией тогда еще было туго, состава не нашли, у них карманчики от меда и слипались. На этих карманчиках Иван Серафимович первый инсульт схлопотал.
— Левосторонний, — быстро добавил большой ас, — без потери координации движений.
—Потом профессор предложил способ...
—Так называемый «эффект Адлера», — продолжил большой ас.
—Совершенно верно, — согласился маленький ас, — он нашел особый состав — он запатентован сейчас — клемедослой. Правильно записали. Так вот этот клемедослой залили в пульверизатор, пульверизатор установили возле выхода из улья, а чуть дальше младший научный сотрудник Ваган Матвеевич Смелый дул в дудочку, через которую вылетал гагачий пух. Пчела, значит, обволакивается клемедослоем, после этого попадает в облачко гагачьего пуха и становится вроде куколки, из которой бабочка вылупливается.
— Погодите, но они же падали, — остановился журналист. — Крылышки-то как?
— Что крылышки!? — рассердился большой ас. — Какие крылышки?! У арктической пчелы особые микрокрылья, знать надо бы! Тут в тундре цветов сколько! И дачников нет. Летать — полметра пролетел и на все зиму нектаром насосался.
— Пошли, сейчас как раз с радиометеоцентра можно передаться в редакцию, — сказал маленький ас, — а весь этот эффект — для заголовочка хорошо — был назван «эффект тополиного пуха профессора Адлера». Неужели не слыхали?