Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
Раз, Оленьке месяцев восемь исполнилось, я спросила: «А что она уже умеет делать?» «Писает и какает, что ей еще делать», — отрезал Юлиан. Они в этом возрасте для него были не детьми, а заготовками.
А вот когда уже можно было что-то ребенку объяснить, он его «забирал» себе...
* Сын дяди писателя - Ильи.
ВОСПОМИНАНИЯ АКАДЕМИКА ЕВГЕНИЯ ПРИМАКОВА
Я очень
Мы дружили в институтское время, когда учились вместе в Институте востоковедения и после. Он был цельной натурой, это сразу чувствовалось, а в те трагические для него дни, когда посадили Семена, особенно.
Юлиан состоял тогда вместе со мной в лекторской группе МГК комсомола, и я, будучи руководителем нашей секции, дал ему отличную характеристику. Это не в заслугу мне будет сказано, просто он был отличным лектором.
Характеристика не спасла. Его исключили из комсомола и института, потому что он продолжал добиваться освобождения отца.
Его запугивали: «Перестаньте лить грязь на КГБ», но его ничто не могло остановить.
Он мне потом рассказывал, как был во Владимирской тюрьме и встретился с отцом, как потом сняли начальника этой тюрьмы за то, что он организовал эту встречу.
Юлиан мог добиваться всего и добивался, он был как маленький бульдозер, шел и шел, потому что обожал отца, видел, как самый близкий ему человек находится в беде. И не мог отступить — в этом проявилась его глубокая порядочность и целостность натуры.
Никто не мог его с этого пути сбить, он был готов на самопожертвование, на самосожжение. На что угодно, лишь бы только освободить отца.
Помню, мы шли с ним по улице Горького мимо Центрального телеграфа; темно, уже ночь. Я тогда был «пламенеющим сталинистом», а он ругал Сталина по-страшному. Был 1952 год, но он мог это позволить со мной, потому что знал: я — его друг.
Потом он мне сказал: «Знаешь, я хочу тебе подарить книгу» (у меня до сих пор есть эта маленькая книжечка, стихи Иосифа Уткина). На титульном листе Юлиан написал: «В день выхода из тюрьмы».
А когда вышел отец, Юлиан сразу же позвонил мне. Я тут же пришел и оказался одним из первых, кто увидел Семена...
Узнать его было почти невозможно. Из сильного молодого мужчины он превратился в старика с отбитыми на допросах почками и печенью, весом сорок восемь килограммов. Это был не человек, а мощи.
Спустя несколько лет Юлиан меня здорово выручил. Мы с женой Лаурой были тбилисцами и в Москве снимали угол. С жильем тогда было очень плохо, комнатка была маленькая и по закону в ней мог прописаться только один человек.
Тогда мы с Лаурой решили схитрить:
Но хитрость нашу сразу же раскрыли и забрали у Лауры паспорт. Я позвонил Юлиану. Он тут же приехал, и уже через двадцать минут вышел из отделения с победным видом. В руке у него были паспорта хозяйки и Лауры — с пропиской.
Он умел добиваться. А еще Юлиан был прекрасным актером.
Помню, в начале шестидесятых мы отдыхали в Эшерах. Юлиан был с женой Катей, я — один.
Собралось еще несколько общих друзей. Юлиан как раз закончил книгу и пригласил всех в ресторан обмывать. Там за соседним столиком сидели какие-то задиралы. Они нам нагрубили, мы им ответили. Началась драка. Должен сказать, что Катя дралась и переворачивала столы не хуже нас.
Приехала милиция и всех, за исключением Кати, забрала в отделение.
Сидя в каталажке, Юлиан моментально вошел в роль узника и зычно закричал образовавшейся у входа в ресторан толпе:
— Эй там, на воле! Смотрите, арестовали корреспондентов Евгения Примакова и Юлиана Семенова!
Из отделения нас, разумеется, через несколько минут выпустили.
Или вот еще к актерству Юлиана. В середине восьмидесятых мы вместе отдыхали в Кабардино-Балкарии. Местным начальством было устроено застолье.
И я тогда к контрразведке никакого отношения не имел. Руководил Институтом стран Азии и Африки. Юлиан выпил и потом с очень серьезным видом обратился к кавказцам:
— А вы знаете, с кем вы сидите?! — Я полковник контрразвед ки, а Евгений Максимович уже генерал!
Наши горцы притихли и до конца отпуска смотрели на меня с огромным почтением и даже чуть-чуть побаивались.
ВОСПОМИНАНИЯ УЧЕНОГО ВАЛЕНТИНА АЛЕКСАНДРОВА
Сказать, что на нашу долю досталось нелегкое время, было бы большой банальностью.
Во-первых, легких времен не бывает, а во-вторых, как соизмерить весовые показатели кусочков металла, одни из которых, угодив в грудь, могли оборвать жизнь, а другие, оказавшись на груди, как бы приобщали к бессмертию.
Трагедии общества прокатывались через наши судьбы. Давящий рок был общим, но реакция на него — индивидуальной, поскольку у каждого по-своему болит душа, и положение того, кто харкает кровью, не то, как у смотрящего со стороны. Характер человека формируется в экстремальных условиях быстрее и определеннее складываются его черты.