Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
Зашел и сразу спросил меня:
— Ты что-нибудь понимаешь?
— Понимаю, Юлинька.
— Что понимаешь?
— Что это недоразумение. Через несколько дней все образуется.
— Я не хочу, не могу больше жить, если происходит такое!
— Что ты говоришь! Подумай о маме. И жди отца. Ты должен его дождаться. Его скоро освободят.
А когда я узнала, что Семена забрали по двум расстрельным ста- тьям: 58.10 — контрреволюционная пропаганда и агитация и 58.11 — участие в контрреволюционной организации, решила: «Все. Семена мы потеряли. Точно расстреляют». Юлиану я, конечно, ничего не говорила — ждала приговора.
Галину сразу вызвали в райком партии и заставляли в письменном виде отречься от мужа. Она сказала: «Ни за что. Я познакомилась с Семеном Александровичем двадцать лет назад. Мы тогда вместе работали на заводе “Коммунар”. Его портрет, как организатора первых пионерских отрядов на Красной Пресне, висит на Пресне в музее. Он честный человек».
«Честный человек? Тогда вон из партии и из директорства». И отправили учителем в школу рабочей моло- дежи.
В тот период Юлиан и стал меня сторониться — не навещал, к телефону не подходил. Я не понимала, в чем дело. Потом подловила его и говорю:
— Юлик, что происходит. Ты же так любил у нас бывать. И я тебя люблю. Ты по-прежнему мой братик.
— Пока ситуация с отцом не прояснится я к вам больше не приду.
— Почему?!
— Не хочу рисковать твоим положением и положением твоего мужа.
Юлиан в тот период метался, переживал, делал все возможное, чтобы спасти отца, писал во все инстанции, добивался с ним встреч. Галине помогал, подрабатывая ночами грузчиком на вокзалах и участвуя в платных боксерских боях.
А Семену дали 8 лет лишения свободы. В переводе на язык юристов (я в юридическом училась) это означало — ничего не накопали.
Тут уж Юлька засыпал органы письмами, лично Берия писал, но, конечно, безрезультатно.
Он все рвался к отцу и даже раз получил свидание с ним во Владимирском изоляторе, хотя свидания не разрешались.
А вскоре ко мне ночью позвонили:
— У вас есть двоюродный брат?
— У меня три двоюродных брата.
— А кто из них хулиган?
— Володька Яковлев*.
— А брат Юлиан у вас есть?
— Есть. Что случилось?!
— Он находится у нас в 108-м отделении милиции за хулиганство.
Я помчалась в отделение, и начальник мне рассказал, что произошло. Юлиан зашел пообедать в кафе в Доме актеров.
Подошел к столику, за которым уже сидел человек, и попросил разрешения сесть рядом. А тот презрительно ответил: «Я с детьми врагов народа за одним столом не сижу!»
Юлик дал ему по физиономии, вытряхнул со стула и оторвал рукав пиджака.
Тут я напрягла все свои извилины (все-таки юрист по образованию) и обратилась к начальнику: «Товарищ, здесь же нет состава преступления. Это не хулиганство, а нанесение легких телесных по- вреждений в состоянии аффекта, наступившего в результате оскорбления самого дорогого ему человека!»
Начальник подумал и решил: «Ладно, я его сейчас отпущу, а утром доложу начальству — пусть думают, что с ним делать».
Я стала Юлика прорабатывать:
— Как ты мог?! Мама, наверное, думает, что и тебя забрали!
— А меня и забрали.
— Что ты говоришь? И тот человек, кстати, старше тебя.
— У подлости нет возраста. Еще раз услышу от кого-нибудь такое про отца — убью!
Это он, конечно, сказал после стресса — на него смотреть было страшно.
А Семена весной пятьдесят четвертого выпустили и реабилитировали. Похудевший, постаревший, но это был Семен. Не угасший, не потерявший веру, не озлобленный.
Тут и Юлика (которого выгнали из института) сразу восстановили, и он успешно защитился.
Семен вплоть до своей болезни и смерти в 1968 году работал в издательствах и редакциях.
Умирал он от рака поджелудочной железы в больнице Академии наук. Боли у него были страшные. Другой бы застонал, а Семен только губу закусывал. Юлиан привез к нему экстрасенса — они тогда только в моду входили, и он стал над Семеном пассы какие-то делать и бормотать.
Семен долго молчал, потом поманил меня пальцем и тихо-тихо, чтоб тот не услышал, шепнул на ушко: «Скажи Юльке, чтоб увез шамана».
Это было 24 мая, а 6 июня его не стало. Для Юлиана это была страшная потеря.
«Семнадцать мгновений весны» он посвятил отцу и последний роман о Штирлице «Отчаяние» писал, используя воспоминания и события отцовской жизни...
Сам Юлиан был прекрасным отцом. Возил своих девчонок повсюду, нянчился. Но когда они совсем маленькими были — не интересовался.