Нэко
Шрифт:
Я шагнула было к дверям, но остановилась. Наверное, не слишком хорошей идеей стало бы спросить у жреца, как зовут его бога. Мало ли как отреагирует на такой вопрос пожилой верующий человек. Я решила просто пройти мимо, не испытывая на самом деле желания общаться с закинувшим меня сюда, но наперерез мне двинулся молодой парень, одетый так же, как статуя, плюс кожаный фартук трактирщика.
— Благородная госпожа хочет помолиться Ар-Горну? — Его светло-зеленые глаза улыбались. — Порой удача в игре требуется даже дочери благородного дома.
— В игре? — переспросила я, пытаясь выгадать время на принятие
— Конечно, благородная седжонде. Великий Ар-Горн поможет в любой игре: от костей (тут он рефлекторно дотронулся до мешочка, висящего у него на поясе) до той игры, что ведут меж собой благородные дома с самой зари Империи. — Он как-то очень неприлично подмигнул и указал на вход в храм, но тут раздался знакомый голос:
— Сестра! Ни на мгновение тебя нельзя оставить без присмотра. Пойдем, у нас еще много дел.
Я взглянула на человека, приглашавшего меня в храм, и он развел руками и улыбнулся, как бы показывая, что вмешиваться не будет. Я хмыкнула и послушно пошла за потомком дракона. В конце концов, его появление было весьма своевременно.
— Кто такой этот парень? Чего он ко мне привязался с этим Ар-Горном?
— Ну ты даешь, — усмехнулся Тиэн. — Разговариваешь со старшим жрецом одного из популярнейших богов, а потом спрашиваешь, кто это был.
— Популярнейших? — Я ухмыльнулась, а потом спросила: — Как ты определил, что этот парень — жрец? На мой взгляд, он не слишком-то похож на священника.
— Все служители Ар-Горна носят такие фартуки. Не знаю, откуда пошла эта традиция, но если встречаешь человека в неокрашенном кожаном фартуке, знай — перед тобой жрец Ар-Горна. Верующие в него предпочитают подвеску на шее в виде игральной кости или карты.
— Знаешь, — я задумчиво пошевелила невидимым окружающим ухом, — кажется, этот Ар-Горн и есть тот самый парень, который меня сюда закинул. Он даже имя особо не стал менять.
Тиэн замер, а затем сочувственно глянул на меня:
— Хочешь все же зайти в его храм? Слышал, он часто отвечает своим жрецам.
— Мне не о чем с ним говорить. Не думаю, что истерика с требованием вернуть меня домой будет хорошим ходом. А на большее я сейчас не способна. Расскажи лучше, ты закончил здесь все дела?
— Да. А ты так и не нашла свою богиню?
— Нет.
— Хочешь поискать еще?
— Пожалуй, тоже нет. Я не чувствую ее присутствия здесь. К тому же у нас на сегодня действительно много дел.
Мы вернулись в конюшню и забрали лошадей. Ксан, вынужденный все это время сидеть в седельной сумке, возмущенно ругался и требовал слезных извинений, но я не слишком обращала на это внимание. Гораздо больше меня волновало вновь обострившееся желание поскорее возвратиться домой. Хотелось вернуться на храмовую улицу, ворваться в домик Ар-Горна и разнести там все, требуя отправить меня в родной мир.
— Слушай, ну ты же сама понимаешь, что это полная глупость. Думай о чем-нибудь более конструктивном, — сменил наконец-то гнев на милость мой карманный демон.
— О чем, например? — безмолвно отозвалась я.
— Ну не знаю. Например, о мести. О том, как ты отомстишь этому самовлюбленному божку за все мучения, которые нам пришлось перенести по его милости.
Я горько усмехнулась.
— Да уж. Очень конструктивно. Сам подумал, что сказал?
Ксан обиженно умолк, а я постаралась выбросить из головы эту его идею. Как можно отомстить существу, настолько превосходящему тебя по силе и могуществу?
Остаток дня мы метались по городу, пытаясь успеть все и сразу: сняли крошечный полуразвалившийся домик за переделами города, хоть и под самой стеной. Основным его преимуществом был большой, со всех сторон закрытый двор и прилегающий крупный земельный участок, заросший высоченным бурьяном. Потом мы вернулись в Оссору и заплатили налог на торговлю, отстояв для этого часовую очередь. Обошли полтора десятка портных, купив два комплекта одежды для Тиэна и платье и отрез черной материи для меня. В скобяной лавке обзавелись тремя нджеровой работы иглами из материала, похожего больше на камень, чем на металл, клубком суровых черных ниток и несколькими толстыми восковыми свечами. Зашли в расположенную рядом оружейную лавку, где я долго стояла над совершенно изумительным мечом-полуторником. Сделанный из какого-то неизвестного моей нэко материала, он завораживал темным, насыщенным блеском клинка и совершенством формы. В отличие от большинства остальных мечей, лежащих на том же прилавке, этот не был украшен драгоценными металлами или самоцветами, лишь рукоять была оплетена черными, красными и насыщенно-оранжевыми шнурами, складывающимися в непонятный узор.
— Сестрица, — голос потомка дракона был спокоен, однако взгляд выражал тревогу, — идем, у нас еще много дел.
Я удивилась, но не стала возражать. Несмотря на то что это произведение кузнечного искусства поразило меня до глубины души, не было никаких сомнений, что принадлежать оно должно умелому воину, а не существу, ни разу в жизни не державшему в руках настоящего боевого клинка. Впрочем, почти страх в глазах Тиэна меня заинтересовал, и первым делом на выходе я спросила:
— Что произошло? За просмотр ведь денег не берут, а покупать его я не собиралась.
— Мне на мгновение показалось, что ты собираешься к нему прикоснуться, — тихо отозвался мой собеседник.
— И что в этом такого?
— По законам Империи, женщина, не являющаяся жрицей Содалане и посмевшая коснуться оружия, будет арестована и казнена в ближайший праздник Высокого Солнца. А ты на содаланку совершенно не похожа.
Я замерла, медленно осознавая чуть не случившееся.
— И много у вас тут таких… запретов?
— Не у нас. В Империи, — неожиданно зло отозвался Тиэн и добавил после долгой паузы: — Много. Вечером я постараюсь о них рассказать.
Затем мы успели добраться до местного рынка, на котором предполагали продавать зелья. К этому моменту он уже не работал, так как в Оссоре было принято торговать с утра, зато я облюбовала небольшую торговую палатку, которую хозяин, если верить надписи и Тиэну, хотел продать. Кстати говоря, несмотря на то что браслет-переместитель должен обучать при попадании в новый мир местному языку, письменная речь осталась мне недоступной. И хотя для местных женщин неумение читать не было чем-то удивительным или предосудительным, моя душа представительницы двадцать первого века и обладательницы почти что высшего образования требовала исправить это упущение, как только представится возможность.