Нэко
Шрифт:
— Нет, ничего не изменилось, — подтвердил Суар мои невысказанные мысли и продолжил скрипеть сапогами. А ведь идти нам еще часов десять…
Мысленно я сожалела об отсутствующих в этом мире как класс музыкальных плеерах, а вслух пыталась все же завязать разговор.
— Ну ничего. Глядишь, уже послезавтра изменим все к лучшему. — Оптимизм в моем голосе казался вымученным даже мне самой, но на лучшую игру актерских данных не хватало, поэтому я решила сменить тему: — Ну что, может, расскажешь, что нас ждет, кроме топей, трясин и туч кусачих насекомых?
—
— Развалины? — я постаралась проявить побольше заинтересованности. — Расскажи.
— Что рассказывать-то? Обычные развалины. Там когда-то храм ведь стоял. Говорят, богатый храм. Да только богине той молиться перестали, всех жрецов ее на кострах сожгли, а святилища разрушили. Люди начали разрушать, а ветер и вода закончили. Там сейчас только стены, да и те едва по колено. Считай, что ничего и нет. И ни золота, ни камушков драгоценных.
— Ничего себе! — Я не слишком обратила внимание на меркантильные огорчения Суара, гораздо больше заинтересовавшись другим: — Это чем же богиня к себе такое отношение вызвала, что ее жрецов сожгли?
— Не знаю. Никто уже и не помнит, наверное. А те, кто помнит, не говорят.
Ксан задумчиво хмыкнул из сумки, но на мои попытки выпытать причину такой реакции отозвался:
— Потом, когда узнаю наверняка, скажу.
— Надеюсь, это «потом» наступит не фатально поздно.
Дальше какое-то время шли молча. Дорога была неухоженна, пустынна и с каждым шагом все менее заметна в наступающих зарослях. Тип растительности менялся довольно быстро, свидетельствуя о приближении более богатых водой земель.
— А вы с Клэном и Сарком давно знакомы? — поинтересовалась я, в очередной раз не выдержав скрипа, нарушающего природную идиллию.
Мужчина бросил на меня такой взгляд, что я аж услышала «не твое кошачье дело», однако спустя мгновение он будто передумал и принялся рассказывать:
— С детства. Жили в соседних дворах, вместе играли, вместе рыбачили…
— Вместе решили ворами стать, — поддакнула я, торопя собеседника.
Вообще-то я хотела сказать «расхитителями гробниц», но, кажется, в языке, которому меня обучил браслет, не было такого понятия, как «гробница».
Ответом мне стал угрюмый, настороженный взгляд:
— Как будто выбор другой был у нас. Здесь либо рыбу ловить, либо торговать, либо воровать. Других дел нет. А для купцов мы рожами не вышли.
— А честным трудом вера жить не позволяет, — чуть слышно хмыкнула я, а потом уже вслух поинтересовалась: — И каким ветром вас в храм понесло?
— Да подошел к нам один хмырь в таверне, вот как ты, и предложил заработать. Много предложил, с такими деньгами лет пять можно не трудиться, а то и вовсе свое дело открыть. Аванс дал в пять золотых. А делов-то было — сходить к развалинам да оттуда пару камней принести. И как мы согласились, идиоты? Слышали ведь легенды, знали, что смертельно опасно. Не иначе разум магией затуманил всем троим. — Он зло пнул камушек, валяющийся на тропе. — Мы с Клэном, когда вернулись, по очереди в условленном месте трое суток дежурили. А этот заказчик так и не появился. Я уже потом встретил его на улице, подойти хотел. А он как меня заметил, так морду кислую скорчил, будто не ждал живым увидеть, да в толпу нырнул, а затем и вовсе исчез.
История, рассказанная Суаром, была… интересной. Непонятной и загадочной, но интересной. Жаль, конечно, что я того заказчика не видела, а человек не мог заметить очевидного для нэко, однако попробовать вытянуть подробности стоило.
— Ты когда с тем хмырем разговаривал, не заметил, чем он по жизни занимается? Все равно ведь, даже если не говорят, понять можно. По совокупности мелких признаков.
— Не знаю. Странный он был какой-то. Я сейчас и лица-то его толком вспомнить не могу. Руки, помню, очень гладкие и пальцы такие тонкие, гибкие. Я сначала даже подумал, что из наших он, тоже ночной житель. Кошельки там срезает или еще что, да только ни словечка ведь из речине понимал. Даже разрешил себя таабэназывать. Сарк ради смеха спросил, а тот и повелся. Мы смеялись. А в итоге сами таабэоказались.
Слово «таабэ», использованное Суаром, в русском языке аналогов не имело и переводилось, к моему удивлению, на ньягенго — язык нэко. Они этим словом называли существ, готовых вместо качественных зелий подкрашенную водицу покупать, лишь бы в бутылочке подороже. Алхимики с такими, конечно, дел не имели, а вот студиозусы всегда были не прочь подзаработать, изобретая самые невероятные «зелья» вроде «притягивателя удачи» и «возвышателя души». Понятно, что вор не мог вложить в слово именно такой смысл, и я на всякий случай уточнила:
— «Таабэ»? Что это означает?
Суар посмотрел на меня с изумлением, а потом понимающе кивнул:
— Точно, у вас, нелюдей, наверное, своя речь. Ну простак это, которого облапошить легко. Уж не знаю, как вы таких называете.
— А «вы» — это кто? — поинтересовалась я, как-то окончательно утеряв нить его рассуждений.
— Ночной народ с того берега.
То, что ночным народом он называл преступников, я уже успела уяснить, а вот почему он меня к ним отнес, Догадаться не могла, однако переспрашивать не стала, переводя дискуссию в более конструктивное русло:
— Еще что-нибудь об этом хмыре помнишь? Как себя вел? Может, какие-нибудь странные слова говорил? Как представился вам? Как свой интерес к тому месту объяснил?
— Называл он себя смешно — Тиасп. — Суар пожал плечами, не обращая внимания на мой ошарашенный вид. — Вел себя как аристократ, хотя имя-то простолюдинов. А больше странного в нем ничего не было.
Я потянулась задумчиво почесать в затылке, но рука наткнулась на шапку Вестницы Ночи, пришлось вгрызться в коготь, так как это тоже способствовало бурной мыслительной деятельности.