Некрасивая
Шрифт:
Глава XXI
Мой выбор
Моему сладкому сну было суждено продолжиться еще долго, долго… Происшествие с Незабудкой и со мной очень быстро облетело весь институт. Меня звали к начальнице, ласкали, благодарили… Старшие и «свои» смотрели на меня восхищенными глазами, и всячески старались сделать, что-нибудь приятное для меня, младшие толпой бегали за мной наперегонки и «обожали» меня так, как никого еще не обожали до сих пор… Наконец, в один из четверговых приемов меня позвали в лазарет, где была на время излечения помещена Незабудка. Когда
— Папа, мама! Вот она моя спасительница! Вот спасительница вашей Оли! — и прыгнув мне на шею она, буквально душила меня поцелуями плача и смеясь.
Глубокие прочувственные слова отца, нежный, нежный поцелуй матери, в котором вылилось накопившееся чувство долго сдерживаемой признательности, сладко, отозвались в душе неизбалованной лаской Ло! И когда маленькая ручка госпожи Зверевой перекрестила меня, а губы еще раз прошептали на прощанье:
— Благослови тебя Бог милая девочка за нашу Олю! — я не выдержала и разрыдалась навзрыд..
Уже вдогонку летели за мной поспешные фразы и просьбы приехать к ним, провести с ними праздник одной родной и тесно сплоченной семьей.
Я не помню как выскочила я из лазарета, как промахнула всю длинную лестницу весь «райский путь», выражаясь институтским слогом и очутилась в классе.
Мне суждено было, очевидно, быть счастливой весь этот день до конца…
Едва я переступила порог знакомой светлой комнаты, как заметное волнение и суматоха происходившие там сразу бросилась мне в глаза. Девочки теснились вокруг кафедры, на которой торжественно восседала Аннибал и неистово колотя по столу руками, кричала:
— А я говорю вам, что она согласится скорее всего поехать ко мне! У нас чудно в «Затишье» нашем… Горы ледяные… Каток… Охота… Стрельба в цель… Тройки с бубенцами… Словом, как Бог свят, все, чего душа попросит.
— Нет, нет лучше ко мне! Она повеселится у нас на святках! Мама мне костюмированный бал делать будет… — звонким голосом выкрикивала рыженькая Наташа.
— А мы елку для бедных устроим. Ей это больше всего придется по душе! — старалась перекричать Ляля Грибова.
— Да вот она сама! Пусть решает скорее! — зазвенел металлический голосок Феи и все головы повернулись к порогу комнаты, у которого я стояла прислонясь к дверям.
— Вот, Лиза, — подходя ко мне своей легкой воздушной походкой произнесла Дина, — решайте сами, у кого из нас вы желали бы провести Рождество. Нечего и говорить, что все мы жаждем иметь вас своей дорогой гостьей и от вас самих зависит решить осчастливить которую либо из нас… Выбирайте же, Лиза!
Я была смущена таким неожиданным оборотом дела. Чем я заслужила такую дружбу, такое внимание к себе?.. Я хотела говорить, но слова не повиновались мне от охватившего мою душу волнения… А Аннибал уже стоит надо мной и кричит мне в самое ухо:
— Ко мне! Ко мне поедешь ты на святки, непременно! У меня елка до потолка и тройки, стрельба и горы…
— А у нас костюмированный бал! — прерывает ее Наташа.
— А у нас праздник для бедных!..
— А у нас любительский спектакль. Поезжай к нам Лиза! Непременно к нам!
Я стою смущенная, красная и окидываю глазами все эти милые, приветливо обращенные ко мне лица. О, сколько заманчивых, сладких удовольствий, которых ты еще, не встречала в жизни, бедная Ло, сулят они тебе!.. Но вот глаза мои снова перебегают с одного лица на другое, отыскивая кого-то. Где же она?
Передо мной мелькает унылое, грустное личико… Печальные глаза теперь лучатся так тускло и скорбно.
«Ах как жаль, что я не могу предложить тебе всех этих заманчивых удовольствий. Я ведь лишена всего этого!» — казалось, говорят они, эти лиловато-синие глаза с их чарующими лучами.
Точно что-то разливается по моему сердцу, мягкое и нежное, как теплая, благоухающая роса. Я бросаюсь навстречу лиловато-синим глазам, хватаю худенькие, бледные руки и говорю трепетным голосом, исполненная нежности и любви:
— Мурка, милая, дорогая Мурка, с тобой… У тебя… В твоих скромных двух комнатках… Весь праздник у тебя проведу я… Слышишь, Мурка, и надеюсь, подруги не осудят меня за это… — добавляю я тихо, обводя смущенным взором весь класс.
Нет, они поняли и не осудили… А лиловато-синие глаза заискрились и засияли снова всем своим ласковым, лучистым сиянием, как весеннее небо в солнечный день.
Снег… Ветер… Морозец… Морозец на диво… Настоящий Крещенский денек… Через два дня сочельник. Марья Дмитриевна Мурина, Валя, Кукла и я едем в небольших санях, все четверо сжавшись в тесную группу. На Вале и Кукле новенькие салопы, капоры и платья, вчера только привезенные Лидией Павловной из Гостиного двора. Марья Дмитриевна долго отнекивалась от них, не желая принимать моего подарка, и только усиленные просьбы Мурки и мои, да неистовый рев Куклы, решили дело в нашу пользу. Бедная труженица, истерзанная непосильной работой и борьбой с жизнью, склонилась, наконец, на наши горячие мольбы и взяла от меня эти вещи, заимообразно.
— Отработаю, отдам, — говорила она растроганным голосом и слезы застилали ее глаза, такие же милые и оригинальные, лиловато-синие, как у обеих ее девочек.
Снег… Ветер… Морозец! Холодно и славно…
Щиплет нос и щеки, уши и лоб… Мы едем и смеемся… И сами не знаем чего… У Куклы ее пуговка, исполняющая роль носа, покраснела как вишня… Кукла пищит:
— Уж скорее бы доехать, что ли…
Пищит и смеется. И Мурка смеется, беспричинно весело, по-детски… И смеется и щурится, и сияет от удовольствия своими лучистыми глазами…
Как хорошо! Боже мой, как хорошо! Дурнушка Ло забывает все былое горе, все ее печали и невзгоды… Впереди все так радостно и легко… Счастливые тихие праздники в милой, тесной и дружной семье рядом с любимыми друзьями, а там дальше возвращение, возвращение не в чужие холодные стены, не в чужую неприязненную среду, а к милым подругам, любящим и нежным, успевшим понять бедную одинокую Ло…
Милый папа! Видишь ли ты это?..