НекроХаник 2
Шрифт:
В дверном проеме замер горбун, с интересом разглядывая, как молодой человек ловко цепляет на широкие брезентовые ремни разные полезные штучки. Как только у Макарова дошли руки до чужих захваченных припасов, он не поленился, изобразил подобие разгрузки. Потеешь все равно на солнце, зато руки свободные, спина не болит, тот же “Кольт 1911” в кобуре, а запасные магазины к нему — в чехольчиках, от песка прикрыты, достать можно одним движением. Хороший пистолет, кстати, с убитого британца как трофей достался. Янки начали союзникам продавать, вот покойный и прибарахлился при случае.
— Расслабился ты, Сергий, даже не дернулся, как я подошел. А вдруг бы кто чужой?
— А там справа у забора старшая морда лежит, даже сюда храп долетает. Пришел бы чужой, она бы его на завтрак,
— Да, лекарка наша поправила. Фельдшеры новые приехали, рутину на себя взяли. У нее только сложные случаи остались. Вот и меня обиходила, да спину чуть подлатала. Конечно, красавцем не буду, но хотя бы болячки донимать перестали.
— Когда ее домой отправим? Что командование говорит?
— Здесь пока все сидят. Только ты суетишься, побыстрее с глаз долой спровадить хочешь. Не знаю, что вы там не поделили между собой.
— Потому что здесь пока тихо. А стрелять могут начать в любой момент. Ударит моча в голову кому на побережье, пнут тот же Иностранный Легион, снова будем кровью умываться. Сколько ты похоронок на погибших за его благородие написал? Почти сотню? Маме и папе девочки этой несмышленой что на бумаге излагать станешь? Как она под пулями не кланялась и “Марсельезу” на бруствере пела?.. Извини, Герасим. Я тебе уже не один раз говорил. Меня убьют, плакать никто не станет. Вся родня как в Сибирь уехала, так и с концами. Даже не вспоминают больше. Песочком сверху присыплете, рюмку разок за помин души поднимете — и все. А девочка эта, она талантливая. Она сотни людей еще вылечить сможет. Поэтому вывозить ее отсюда надо.
— Надо… Только как? Уперлась, пока роту не будут по ротации убирать, никуда не поедет. А мы еще надолго застряли. И оберст отпускать не хочет, обещает целую больницу тут выстроить, людей из Рейха привезти. Говорит, папа у фон Шольца серьезный человек в Германии, поможет.
— Ну и дура она, если такое слушает…
Закончив собираться, Сергий закрыл крышку и выбрался на улицу. Пробковый шлем он не носил, не нравился он ему. А вот подобие куфии соорудил. И не так жарко, и весит всего ничего. Да и в любой момент от ветра с песком прикрыться можно. Пока вахмистр не ворчит, можно чуть-чуть расслабиться. Пластуны и остатки русских добровольцев в лагере вообще оказались в непонятном полу-партизанском статусе. Официальный командир — в госпитале. Как дорогу дотянут и нормальный грузовик пришлют, вместе с остальными лежачими ранеными на побережье поедет. Остальные — слушают только Анисия Лазаревича, а тот уже через младший командый состав нарезает каждому задачу. Кто в караул, кто помогать закапризничавшую картечницу до ума доводить. Кто со строительной бригадой на новую точку — планы чертить, сектора обстрела прикидывать, будущие стены намечать. Благо, народ почти весь в годах, жизненных неприятностей хлебнул с лишком, поэтому суетиться не любят и делают все обстоятельно. Да и мало их, добровольцев, по пальцам трех рук пересчитать можно. Это германцев уже под тысячу, с новыми пушками, имуществом, шайтан-машиной для разговоров по воздуху. Вот и не теребят комрады русских, берегут. И за возможное отклонение в форме одежды не спрашивают. Какая форма, вы о чем? Те, кто с оберстлейтенантом через мясорубку прошел, через одного вечерами в шортах щеголяют. Местный шик — выбрать штаны с британских запасов получше, откромсать лишнее и подшить кромку. Все — статусная вещь. Сразу видно, кто пороха местного понюхал, а кто пока не достоин.
— Ты как до дикарей пойдешь, загляни все же в госпиталь. Их завтра в пещеры хотят потихоньку перевозить, там прохладнее. Поговори с девушкой. От себя прошу, — горбун на секунду придержал Макарова за лямку разгрузки. Сбоку еле слышно зарычала гиена. — Цыц, лохматая, не с тобой разговаривают!.. Так что, сходишь?
— Ладно. Пошли вместе, тебя шаманы тоже видеть хотят. Они меня одного боятся, говорят, ты злобного мчави успокаивать хорошо умеешь. За каждого провинившегося просишь… К раненым зайдешь, а я пока повидаюсь с заполошной. И что ей дома не сиделось?
Парочка отсалютовала спешащему мимо патрулю, после
***
Только в последние дни Сашенька чуть-чуть пришла в себя. Отоспалась, восстановила силы. Четверо новых фельдшеров из германцев сильно облегчили жизнь. Перевязки, уход за лежачими, раздача медикаментов. Кстати, они ведь с собой и целую гору разных препаратов привезли! Это тебе не внутренними силами раны чистить, боль снимать и крохотный огонек жизни поддерживать. Здесь и сейчас можно было опереться на всю мощь медицины, разложенной по многочисленным полочкам, коробочкам и не падать в обморок от переутомления. Можно сказать — выкрутилась лекарка, по самому краешку прошла. Кого не смогла спасти, тех уже похоронили. Но остальных — удержала на грани, дотащила через немогу к этому моменту. Теперь можно и дыхание перевести. Самую малость.
Главной среди новых медиков считалась высокая костлявая дама лет пятидесяти с невероятно скрипучим голосом и глазами навыкате. Трое мужчин разного возраста с бакенбардами “под Вильгельма” слушались ее беспрекословно. День фрау Кениг присматривалась, затем начала наводить педантичный порядок. Кровати расставили по ниточке, приданных в помощь штурмовиков озадачили сборкой шкафов и столов со стульями. На следующий день обе хижины были изнутри вылизаны и наконец-то стали походить на госпитальные палаты. Но больше всего Сашеньку поразил разговор, который произошел вечером за ужином. Один из фельдшеров дежурил, остальные чинно расселись за столом и аккуратно хлебали горячий суп.
— Фройляйн Александра, прошу понять меня правильно, но я бы рекомендовала вам чуть-чуть изменить правила работы. Вы — главный врач в госпитале, ваше слово для нас — закон. Любое слово. Но сейчас у вас уже достаточно персонала, чтобы передать часть необременительных обязанностей другим.
— Врач? Фрау Кениг, я просто лекарка, помощница фельдшера.
— Пф, можете рассказывать эту глупость другим, не мне… Кстати, вы хорошо понимаете, что я говорю? Мой дед после войны был в плену в Российской Империи. Через три года вернулся и заставил выучить язык. Говорил, что это рано или поздно пригодится. Либо мы снова станем воевать и я могу попасть в плен. Или наши императоры перестанут собачиться и начнем дружить. Тогда тем более лучше знать язык соседа.
— Ваш русский очень хорош. Небольшой акцент, но я вас прекрасно понимаю.
— Это хорошо. Потому что ваш хохдойч ужасен, очень много слов, которые приличной девушке не стоит произносить вслух. Я понимаю, среди кого вы изучали немецкий, но по возвращению домой лучше походить на курсы.
Смутившись, Сашенька попросила:
— Фрау Кениг, а вы не могли бы со мной чуть позаниматься? Вечерами, например. Или в течении дня, во время процедур?
— Вы считаете, что старая мымра из портовой больницы Гамбурга может научить вас хорошим манерам? Пф, вы слишком хорошо меня цените. Но, если вам так хочется, я буду рада. Эти дуболомы из всей медицины предпочитают ампутации и ром в качестве обезболивания. Будет интересно поассистировать вам. Люблю узнавать что-то новое.
Так получилось, что чопорная и резкая на язык фрау оказалась кем-то вроде классной дамы при Сашеньке, шепотом иногда поправляя те или иные действия и кивая, когда девушка занималась очередным больным. Мелкие проблемы аккуратно переложила на подчиненных, кто прекрасно мог справляться со сбитыми ногами, мелкими ранками и гнойниками. Освободившееся время позволило заняться действительно тяжелыми случаями, одновременно с этим не работая на износ. И теперь госпожа Найсакина была уверена, что через неделю-другую все раненые перенесут дорогу в центральный госпиталь на побережье. А она останется с горсткой добровольцев, потому что никто не приносил ей приказ о новом месте службы.