Некрологи
Шрифт:
Единственное категорическое решение, принятое мной за это время касалось кресла Джеромы. Я абсолютно не мог держать мою задницу там, где была её, в тот момент, когда она подавилась леденцами. Я откатил его в обезьянник, и принес «свой» стул от парты напротив плаката с Благодарственной индейкой и подписью: пожалуйста, не гадь там, где ешь. Он был гораздо менее удобнее кресла, но, по крайней мере, в нем я не чувствовал себя её последователем. Кроме того, я старался много в нем не сидеть.
После обеда в пятницу в офис зашла Кэти, одетая в блестящее платье до колен, что было полной противоположностью ее обычным
Кэти собрала всех и объявила, что нас приобрела «Медиа Пирамида» из Чикаго, и нам поднимут зарплату — немного — но всем. Это дало повод для бурных аплодисментов. Когда они утихли, она добавила, что Джорджина Буковски возьмет на себя Скажи гадость о мертвецах, и что Майк Андерсон будет нашим новым kultcha kritic.
— Это значит, — сказала она, — что он расправит крылья и медленно полетит над местностью, обгаживая все подряд.
Еще более бурные аплодисменты. Я встал и поклонился, стараясь выглядеть дьявольски веселым. И это было так, правда, только наполовину. Я не чувствовал себя веселым со времени внезапной смерти Джеромы, но уж точно чувствовал себя как дьявол.
— Теперь, все за работу! Напишите что-то вечное! — Блестящие губы разошлись в улыбке. — Майк, я могу поговорить с тобой наедине?
Наедине означало в офисе Джеромы (мы все еще так называли его). Кэти нахмурилась, когда она увидела мой рабочий стул за столом.
— Что эта уродливая вещь тут делает?
— Мне не нравилось сидеть в кресле Джеромы, — сказал я. — Я принесу его обратно, если хочешь.
— Будь любезен. Но прежде чем ты это сделаешь… — она пододвинулась ко мне поближе, но увидев, что жалюзи подняты, и за нами пристально наблюдают, она довольствовалась тем, что положила руку мне на грудь.
— Ты можешь прийти ко мне сегодня вечером?
— Конечно.
Хотя я уже и не был так взволнован данной перспективой, как вы могли подумать. В моей голове все больше крепли подозрения по поводу мотивации Кэти. И, я должен признать, меня немного расстроило, как быстро она захотела вернуть в свой офис кресло Джеромы.
Понизив голос, хотя мы были одни, она сказала:
— Я не думаю, что ты написал еще хоть один… — ее блестящие губы сформировали слово некролог.
— Я даже не думал об этом.
Это была бесстыдная ложь. Написать некролог было первое, о чем я подумал утром, и последнее, о чем я подумал перед сном. Слова так и рвались из меня. И чувства, которые сопутствовали этому: шар боулинга, катящийся по дорожке, двадцатифутовый снаряд, летящий прямо в кегли, острое копье, попадающее прямо туда, куда целишься. Точно в яблочко.
— А ты вообще что-нибудь писал? Почему я не видела ни одной твоей рецензии? «Парамаунт» выпустил на экран последний
— Да, я сам ничего не написал, — сказал я. Я помогал писать другим. И это тоже работа, не так ли? Ранее я никогда не занимался редактированием. Этим должна заниматься ты, Кэти.
На этот раз она не протестовала.
Позже, в тот день, я выглянул из своего заднего ряда, где предпринимал попытку (неудачную) написать рецензию на какой-то музыкальный диск, и увидел ее в офисе, склоненную над ноутбуком. Ее губы шевелились, и я сначала подумал, что она, должно быть, общается с кем-то по телефону, но телефона я не заметил. Меня пронзила мысль — такая жуткая, что я вздрогнул — а не нашла ли она остатки заначки эвкалиптовых леденцов в верхнем ящике, и не сосет ли один из них.
Я прибыл в ее квартиру около семи, принеся сумку с едой из китайского магазинчика «Беспредельное удовольствие». Никаких шорт и обегающего топа; она была одета в свитер и мешковатые брюки. К тому же, она была не одна. Пенни Лэнгстон сидела на одном конце дивана (на самом краю). На ней не было бейсбольной кепки, но эта странная улыбка, говорившая: тронешь меня — и я убью тебя, была на месте.
Кэти поцеловала меня в щеку.
— Я пригласила Пенни присоединиться к нам.
Это было очевидно, но я сказал,
— Привет, Пен.
— Привет, Майк.
Писклявым мышиным голосом и не глядя в глаза, но она все-таки предприняла попытку превратить свою улыбку в нечто чуть менее жуткое.
Я снова посмотрел на Кэти. И поднял брови.
— Я обещала, что никому не скажу о том, что ты можешь делать… — сказала Кэти. — … Но не удержалась.
— Я догадывался, что так и будет.
Я положил сумку с едой на журнальный столик. Я не чувствовал голода, и не ожидал какого-либо Беспредельного удовольствия в ближайшие несколько минут.
— Ты расскажешь мне, что происходит, прежде чем я обвиню тебя в клятвопреступлении и торжественно удалюсь?
— Не делай этого. Пожалуйста. Просто послушай. Пенни работает в «Неоновом цирке» только потому, что я уговорила Джерому нанять ее. Я познакомилась с ней, когда она еще жила здесь, в городе. Мы вместе были в одной группе, не так ли, Пен?
— Да, — сказала Пенни своим писклявым мышиным голосом. Она смотрела на свои руки, сцепленные на коленях так сильно, что костяшки пальцев побелели. — Группе «Святой Марии».
— И чем же там занимаются? — хотя спрашивать уже не было необходимости. Иногда, когда все части собираются в целое, ты реально слышишь щелчок.
— Поддержкой жертв изнасилований, — сказала Кэти. — Я никогда не видела своего насильника, но Пенни видела его. Не так ли, Пен?
— Да. Много раз. — Сейчас Пенни смотрела на меня, и ее голос крепчал с каждым словом. В конце фразы, она почти кричала, и слезы катились по ее щекам. — Это был мой дядя. Мне было девять лет. Моей сестре — одиннадцать. Он изнасиловал ее тоже. Кэти говорит, что ты можешь убивать людей с помощью некрологов. Я хочу, чтобы ты написал его.