Некромант. Новелла о непутёвой ученице
Шрифт:
Небо нахмурилось, стремясь стать таким же серым, как чушки того металла, что был нашим попутчиком. Ветер то ослабевал, то наваливался с новой силой, раскачивая судно.
Сзади пробежал матрос, неся в руках какой-то тюк. Капитан стоял рядом с рулевым на корме и что-то ему втолковывал, показывая ладонями. Я сначала нахмурился, ожидая неладное, но когда рулевой звучно заржал над какой-то пошлой шуткой, а капитан хлопнул его по плечу, выдохнул и направился в нашу каюту, расположенную на верхней палубной надстройке в числе прочих. Как только я, поглядывая на охрану сенатора, стоящую у соседнего помещения, открыл невысокую тонкую дверь, помещение
– Дядя Ир, почему она только дёргается, словно больная пенной трясучкой?
Я поглядел на лежащую посередине крохотного помещения сушёную кошку. У той действительно лишь изредка судорожно шевелилась конечность, хвост или ухо. Порой она целиком вздрагивала, и этим всё дело ограничивалось.
– Ты неправильно задаёшь вопрос, – ответил я, мельком взглянув на забравшуюся повыше Таколю.
Рыжая северянка подтянула верёвки гамака, очутившись практически под самым потолком. Впрочем, тот и без того был низок, и хотя я не бился об него головой, но создавалось ощущение, что это вот-вот произойдёт. Широта и размах – это большая роскошь в море. Даже богатым гостям доставалась клетушка три шага на пять, где есть место только для трёх гамаков, расположенных под ними тюков с вещами и походных сундучков, да небольшого столика на очень коротких ножках. Синейская манера сидеть на полу поверх жёстких подушек прижилась в морских странствиях, ибо нет боязни, что что-то опрокинется.
– А как ещё можно спросить, если она просто дёргается? – рассерженно спросила Мира.
Она надула щёки и губы и глядела на меня исподлобья.
– Нужно спрашивать так. О, великий учитель, дозволь пасть твоей смиренной ученице к твоим стопам в поисках мудрости.
– Не смешно, дядя Ир, – пробурчала Мираэль, надувшись ещё сильнее.
Я усмехнулся при виде такого зрелища, а потом всё же сжалился.
– Мира, ты прочитала свиток с синей лентой, который я тебе дал?
– Да, но ничего не поняла.
Я вздохнул и сел на пол, вытянув ноги и прислонившись к стенке каюты спиной. Через тонкую перегородку стали слышны звуки невнятного проклятия. Там располагалась каюта писца и доверенного слуги сенатора, и, видимо, старик отдал несуразные распоряжения кому-то из них.
– Нетленность мы изучим позднее, кошка и так не сплесневеет. Подъём зависит только от внутренних сил некроманта, а вот контроль требует воображения, постоянной практики и усердия. Показываю.
Я сделал вдох, накинул на кошку чары осветочения, а потом прямо на четвереньках подполз к жертве. Снова вдох и выдох. А затем лёгкое прикосновение к высохшей до состояния вяленой рыбки тушке заставило на её коже вспыхнуть паутину тонких нитей. Одни тянулись к частям тела животного, другие всплывали вверх, медленно колыхаясь, как водоросли на малой волне.
– Что это? – тут же сунулась вперёд Мира.
Она села на коленки, упершись одной рукой в пол, а второй попытавшись прикоснуться к сияющим нитям, но те проскальзывали между её пальцев, словно струйки дыма.
– Я подсветил нити контроля. Так проще с ними работать. Жёлтые – это их остатки в теле там, где раньше были жилки. Бывает, у живого среди ярко-белых нитей встречаются блекло-жёлтые. Например, в убитом зубе или отсохшей руке. Это значит, в теле уже есть неживой орган.
– А это что за блохи?
Мираэль показала пальцем на быстро бегущие по нитям янтарные искорки. Те проскакивали по паутине, рождаясь из ниоткуда, а потом исчезая в никуда.
– Это крупицы твоей воли. Но ты ещё не умеешь их усмирять, вот они и скачут туда-сюда.
– А как научиться?
– Ты прочитала свиток? Там всё написано было.
– Темнятство, – буркнула племяшка, недовольно нахмурившись. – Это долго.
– Учиться всегда долго, зато потом…
Я снова сделал вдох и провёл ладонью над иссушенным трупиком с пустыми провалами глаз и оскаленной пастью. Искорки замерли, а потом погасли. Кошка обмякла, уронив переставшие дёргаться лапки на доски пола. Крупицы моей воли вспыхнули яркими белыми звёздами, но не хаотичным месивом брызг на ветру, а выстроились равномерно и упорядоченно.
Следующим шагом я вытянул перед собой руку и растопырил пальцы. Искры метнулись вдоль кошачьего тела, словно невероятно быстрые муравьи, и сушёный зверь повторил за мной движение. Кошка вытянула лапу и выпустила когти на ней, а потом опустила лапу вниз и поцарапала доску.
– Зелень зелёная, – выдохнула Мира, неотрывно глядя на четвероногую нежить. – Я так же хочу.
– Учись и будешь. Я вон, с тремя сотнями нежити одновременно управляюсь, – ответил я, гася осветочение и разрывая нити контроля, отчего кошка замерла, снова становясь обыкновенным куском сушёного мяса.
– Научи меня подсвечивать искорки и паутинки, – тут же выпалила Мира, подскочив и повиснув на мне. – Научишь, дядя Ир?
– Этому надо несколько лет учиться. Это сложные чары.
– Ты же сам говорил, что это помогает новичкам, – с недоумением спросила племяшка.
– Говорил, – ответил я, обведя глазами крохотную каюту с небольшим стёклышком на входной двери, от которого падал тусклый свет пасмурного вечера.
Если бы не кристаллики солнечной соли, насыпанные в стеклянный кувшин и залитые водой, было бы темно. Кристаллики долго сохли на солнце, впитывая его свет, а когда снова попадали во влагу, начинали светиться ярким желтовато-белым сиянием. Если же сушить их над огнём, то и свет будет как у тлеющих углей. И в этом солнечном сиянии блестели зелёные глаза спрятавшейся в своём гамаке под простынёй Таколи. Одни только глаза и торчали, большие и внимательные. Что называется, страшно и интересно.
– Говорил, – повторил я. – Помогают ученикам, но создают их учителя.
– И во сколько лет ты этому научился?
– В семнадцать.
– Значит, и я быстро выучу, – выдала радостную фразу Мира.
– Да, только меня отдали в ученики в шесть лет. Именно тогда проявился мой дар.
Мираэль поджала губы, а я уже занёс руку над трупиком, готовый снова осветочить его, но в дверь начали часто и сильно стучать.
– Господин Орса! – прокричал незнакомый голос. – Господин Орса!
Мужчина вскрикнул, а потом послышался шум падения. Сразу после этого в дверь с силой ударили, да так, что она сломалась, криво повиснув на нижней петле. Мира и Таколя разом воскликнули, когда в каюту шагнул широкоплечий человек. Шагнул через труп слуги Сенатора.
– Все на палубу, – негромко, но уверенно произнёс головорез, показав в сторону длинным широким кинжалом с которого на пол капала свежая кровь.
Я молча глядел на него. С одним-то я точно справлюсь, но если там десяток таких, то придётся несладко. Кроме того, надо побеспокоиться о девочках. Подумав так, я обернулся на притихшую Миру и спрятавшуюся с головой под простынкой Таколю. Да, это мои девочки. Находясь среди мертвецов, я слишком быстро привязываюсь к живым.