Некрополь
Шрифт:
– Мертв. Наверное, вы вытолкнули воздух из легких, поднимая его.
Сорик кивнул, когда медик выпрямился, сворачивая скоп-трубку обратно в наплечную сумку.
– Вы иномирец, так? – спросил Сорик.
– Что? – переспросил медик, отвлекшись.
– Иномирец?
Врач отрывисто кивнул.
– Танитский Первый. Старший медик.
Сорик протянул руку и стащил бумажные перчатки.
– Спасибо, – сказал он.
Медик остановился, удивленный, затем пожал протянутую руку.
– Дорден, Первый и Единственный Гаунта.
–
– Скверное время для всех нас, – сказал Дорден, изучая плечистого, внушительного мужика, опирающегося на костыль, почерневшего от сажи.
Сорик кивнул.
– Ваш глаз… его обработали? – спросил Дорден, шагнув вперед.
Сорик поднял руку.
– Старое дело, друг, устарело недели тому. Полно тех, кому вы нужнее.
Словно в подтверждение его слов солдаты УКВГ прокатили мимо, везя кричащего, залитого кровью солдата Севгрупп.
Мтейн и один из людей Кёрт поспешили к нему.
Дорден оглянулся на Сорика.
– Вы меня поблагодарили. Почему?
Сорик пожал плечами.
– Я во всем этом с самого начала. Нас бросили подыхать. Вы не обязаны, но все же прибыли сюда, и за это я благодарю.
Дорден покачал головой.
– Магистр войны Макарот отправляет нас, куда сочтет нужным. Впрочем, я правда рад, что могу помочь.
– Без вас, иномирцев, улья Вервун уже не было бы. И за это благодарю.
– Я ценю это. Мое дело, как правило, неблагодарное.
– Вы не видели майора Расина? Вервунский Главный? Он славный парень…
Дорден покачал головой и повернулся к санитарам-носильщикам, начавшим заносить раненых танитцев с поля боя. Рядовые Майло и Баффелс несли раненого в пах Маника, воющего от боли, кровь капала с носилок.
Дорден подошел к Манику. Он был уверен, что юный солдат умирает от потери крови.
Он бросил взгляд на Майло и Баффелса, работая.
– Расин? Не знаете, что с ним?
Руки Дордена уже стали скользкими от крови Маника. Паховая артерия разорвана, и ее не получалось зажать. Она втягивалась в полость тела, и Дорден крикнул Леспу принести инструменты.
– Майор Расин? – переспросил Майло, отступая от носилок Маника и поправляя повязку на плече. – Он погиб. Под крабом. Убил гадину, но сам погиб.
Сорик, выслушав иномирского мальчишку, печально покачал головой.
Лесп, спотыкаясь о камни, принес Дордену скальпель. Дорден попытался расширить паховое ранение визжащего Маника достаточно для того, чтобы просунуть руку, вытащить рассеченную артерию и зажать ее. Но было поздно. Маник истек кровью и умер, раньше чем Дорден успел вытащить руку.
– Позвольте я заберу его, – сказал Сорик и вместе со своими людьми бережно переложил тело Маника в тележку. Дорден был почти шокирован их почтительностью.
– Каждая душа за улей, и улей за каждую душу, – через плечо сказал Сорик измазанному кровью Дордену, увозя мертвого Призрака.
Анна
Она проверила все трупы по порядку, записала данные, сняла жетоны и передала сборщикам.
Она немного поколебалась, когда обрабатывала трупы танитцев. Все они были друзьями Дордена. Анна осторожно сняла их жетоны и ввела имена в инфопланшет.
В воротах она остановилась. Пересмотрела последний набор жетонов три раза, чтобы убедиться.
Слезы навернулись на глаза, и она спрятала окровавленные жетоны в карман халата.
Тридцать второй день конфликта близился к концу. Этот день жители улья Вервун будут помнить, наверное, дольше, чем что-либо из случившегося до этого. Несмотря на успешный отпор Первого штурма тремя днями ранее, именно сегодня случилась первая настоящая победа. В считанные часы после битвы оборона Вейвейра приобрела мифический ореол. Как в Хребте, так и в трущобах или приютах вервунцы говорили о ней как о переломном моменте, начале освобождения.
Информационные экраны по всему улью транслировали триумфальные слоганы, «уточненные» данные о погибших и снимки со славного побоища, в основном демонстрирующие Народного Героя, поднимающего флаг в разгромленных вратах в окружении ликующих солдат Вервунского Главного. В Базилике Экклезиархии прошла победоносная месса с десятитысячным хором и литургическими чтениями Кодекса Империалис. Громкоговорители транслировали службу по всем уровням улья.
Кое-где устраивали праздники, и некоторые пирушки – в том числе среди солдат Вервунского Главного, окрыленного боевым крещением, – прерывались укавэгэшниками.
Но невозможно было остановить праздник во всех кварталах улья. Костры зажгли вдоль пристаней и в приютах, барабаны, часто самодельные или импровизированные, гремели в ночи. Было множество докладов о декадентском банкете в Верхнем хребте, где торговцы и ординарные дома отбросили ограничения рациона и предались неудержимому чревоугодию, устроив роскошный пир.
Услышав об этом, Гаунт вздохнул. Это были или признаки невежества, или же слепое отрицание того, что ожидает всех на самом деле.
Но пусть повеселятся, решил он. Возможно, в последний раз.
В мрачном настроении он оставался в Вейвейре до заката, обходя своих людей, записывая, кто пропал, отряжая команды на их поиски. Он повысил рядового Баффелса до сержанта и назначил командиром подразделения Фолса. Крепкого, бородатого солдата захлестнули эмоции, когда Нескон, Домор, Майло и остальные закричали, приветствуя его. Он пожал руку Гаунту и смахнул слезу, скатившуюся по синему когтю татуировки. Был слушок, что Гаунт присудит сержантский значок еще и Майло, но это абсурд. Он только-только стал солдатом, это выглядело бы странно, но зато действия Майло и его руководство на Вейвейре заслужили ему огромное уважение, лишь укрепившее его репутацию тени Гаунта.