Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
— Чего ждете-то?
— Когда наши вернутся. А пока вверенную технику сберегаем.
— Н-да… — покачал головой Северьянов. — И давно вы ее сберегаете?
Лейтенант посмотрел на сосновый ствол с зарубками.
— Да вот уж вторая неделя пошла.
— И вы все здесь стоите?
— А где ж еще? Наши вернутся, заправимся — и в бой. Машина на ходу.
— А приемник работает?
— Работает. Но только весь эфир немцами забит. А у меня с немецким — швах.
— Дай-ка я послушаю!
— Только недолго. А то батареи почти подсели.
Северьянов влез в кузов, и лейтенант настроил приемник.
— Вот наушники. Может, расскажете чего.
Майор кивнул и углубился в эфир. Чуднов был прав — на всех волнах звучала немецкая речь. Передавали сводку новостей: «Доблестные германские войска оставили за собой всю Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию и большую часть Украины. Ожесточенные бои идут за Смоленск. Не за горами тот день, когда на картах наших танкистов появится слово “Москва”»…
— Хрен вам, а не Москау! — озлился Северьянов и сдернул наушники. Он еще не мог поверить услышанному. Не укладывалось в сознании…
— Что они говорят? — встревоженно вскинулся лейтенант.
— Да, брехня геббельсовская идет… Будто бы за бои за Смоленск начали. На Москву нацелились.
— Ну, это они хватанули! Им бы Минск для начала взять.
Северьянов снова надел наушники, поискал Москву, но Москва молчала. Зато пробилась слабая волна из Лондона. Вещала польская радиостанция Би-би-си. Северьянов слушал долго, пока лейтенант не забеспокоился:
— Батарея сядет! Я дольше трех минут в эфир не вхожу. Что там нового?
— Из Лондона подтвердили, что бои идут под Смоленском…
— Ни фига себе! — ахнул Чуднов. — Это ж наши не раньше чем через месяц вернутся…
— Думаю, что поболе… — мрачно подытожил майор.
— Чай готов! — пригласил к костру Петрович. — Чаек будете?
— Святое дело! — откликнулся Северьянов.
— Только у нас сахара нет.
— И так попьем.
— Да и заварки тоже нет.
— Ну, пригласил! — усмехнулся лейтенант. — Хреновая из тебя гейша, Петрович. Никакой чайной церемонии.
— А мы без церемониев. Я вон бадан-траву заварил да листья малины подсыпал.
За чаем вполне душистым, но отдающим все той же тушенкой — Петрович плохо отмыл котелок — обсуждали дальнейшую жизнь.
— Идти в Минск, Серега, нет никакого резона, — сказал Северьянов. — Там давно уже немцы.
— Тогда надо к своим пробиваться — через линию фронта.
— А ты знаешь, где эта линия фронта?
— Где?
— Под Смоленском! Я бы немцам не поверил, да англичане подтвердили.
Лобов поперхнулся горячим чаем.
— Ну и дела!
— Дела, как сажа бела! — вставил свое слово Петрович. — Англичане тоже соврут, недорого возьмут. Хотя особого резону врать им нет… Тогда теперь надо к зимовке готовиться. Конины у нас теперь навалом, — плотоядно посмотрел он в сторону пасущейся лошади.
— Но-но! Ты Греню не трожь! — возмутился Сергей. — Это наша боевая подруга!
Северьянов задумчиво разворошил палочкой угольки под котелком.
— А дело-то серьезное, мужики… Еще более серьезное, чем я думал…
На обед, ввиду серьезного положения, Петрович заложил в котел с варевом всего одну банку тушенки — на четверых едоков вышло не густо. Но все понимали — харч надо экономить.
На ночь устроились под крышей кузова, и только Петрович улегся в своей кабине. Северьянов предложил нести дозорную службу в районе просеки, и все с ним согласились. Разбили ночь по два часа на каждого. Бросили жребий. Первым ушел в дозор Сергей. Чуднов дал ему свою шинель, а сам укрылся брезентовым чехлом. На полу фургона было давно оборудовано неплохое ложе из елового лапника, под голову был пристроен мешок, набитый листьями. Покидать такую опочивальню и уходить в зябкую ночь совсем не хотелось, но служба и жребий требовали быть первым. Лобов, захватив с собой одну из трофейных винтовок, выбрался на просеку и залег между двумя пеньками так, чтобы лесная дорога открывалась как можно дальше. Если кто-то на ней появится, то совсем не темная ночь позволит различить человеческий силуэт метров за сто. Бледные и потому редкие звезды над лесом еще набрали золотистого света. Было тихо. Только отдаленный гул идущих где-то в далекой стороне самолетов напоминал, что война не знает перерывов на ночной отдых. Больше всего сейчас Сергея занимала не своя участь, а судьба Ирины в Минске. «Как она там? Ушла ли с редакций или осталась в оккупированном городе? Нет, скорее всего ушла с редакцией, хотя и не военнообязанная. Оставила на произвол судьбы маму и ушла? На нее это не похоже… Надо пробиваться в Минск, там сразу все прояснится. Если проникнуть в город «по-гражданке», остановиться есть где — баба Ядзя наверняка не откажет своему постояльцу».
Треснула ветка, и кто-то с шумом прошел по дальним кустам. «Облава?» Лобов передернул затвор. На просеку кто-то стремительно выкатился — то ли кубарем, то ли на четвереньках… Кабан! Сергей, почти не целясь, нажал на спуск. Сработало древнее охотничье чувство. Кабан пробежал несколько метров и завалился на бок. На звук выстрела прибежали с винтовками Чудов, Северьянов и Петрович. Майор сделал выговор насчет нарушения звукомаскировки, но когда все подошли к кабану, не смогли не порадоваться охотничьей добыче. Больше всех ликовал Петрович:
— Эх, и шашлычок заделаем!
Кабана все вчетвером, взявшись каждый за свою ногу, отнесли к машине. Лейтенант ушел в дозор — его очередь — а Сергей с Петровичем принялись свежевать тушу.
— Эт-то тебе, брат, не тушенка будет! — ликовал шофер. — Тут и печенка, и супец наваристый выйдет, и сала на зиму припасем, и окорока подвялим.
Ночь была испорчена, и все с воодушевлением принялись за разделку туши. Петрович раздул угли, извлек из винтовок шомпола, нанизал на них куски свеженины и приготовил великолепный шашлык.
— Ну, прямо как на даче живем! — заметил Лобов, стаскивая с шомпола последний кусок поджаристой кабанины.
— Кому война, а кому мать родна, — пробурчал Петрович, следуя его примеру.
Северьянову весьма не нравилась неопределенность их с Лобовым положения здесь. С одной стороны, вроде бы как гости, нашедшие приют у хлебосольного лейтенанта, с другой стороны — что же дальше? Жить, как на лесной даче, в ожидании, когда вернется в эти края Красная Армия? А если оставаться здесь, то он как старший по званию должен возглавить всю остальную троицу. Как отнесется к этому хозяин машины да и всего их положения лейтенант Чуднов? Он и так с недоверием посматривает на пришельца в гражданской рванине, объявившего себя майором.