Нелепая привычка жить
Шрифт:
Приглашение было излишним – все и так уминали за обе щеки. Даже Долька, которая всю жизнь отличалась плохим аппетитом, уже тянулась за третьим пирогом, Лана, обычно очень строго следившая за своим питанием, наложила себе полную тарелку «Охотничьего» салата и не смогла удержаться от комплимента:
– Интересный какой салатик… Я нигде такого не пробовала.
– А это старинный монастырский рецепт, – отвечала с набитым ртом Наташа. Она тоже уплетала будь здоров, не отставая от своих гостей. – Если хотите, я вам потом
Малахов не отставал. Напряжение, державшее его в тисках с самого утра, потихоньку начало отступать. Обед, вопреки его опасениям, протекал легко и весело. Не успели они подъесть закуски, как уже было подано горячее.
– Как пахнет! – восхитился Виталий. – Это что же такое?
– Мясо по-французски… Передавайте сюда грязные тарелки, я вам сейчас другие дам.
– Наташа, вы с ума сошли! – вяло протестовала Лана. – Свинина, картошка, сыр, да еще столько масла… Это же смерть фигуре!
– Зато какая клевая смерть, – хихикала Долька. – От обжорства! М-м-м, вкуснятина!
– Это не масло, это майонез, – успокаивала Наташа.
– Тем более! – ахала Лана. – Разве можно такое есть?
– А вы и не ешьте, вы только кусочек попробуйте, – увещевал Коллуэй.
Наташа, не слушая возражений, уже наполняла для нее тарелку. Лана попробовала раз, другой и уже не могла остановиться.
«Я счастлив, – вдруг с удивлением признался себе Виталий. – Я в гостях у друзей, в уютном и приятном доме. Сижу за вкусным столом, а рядом – моя любимая семья. И мне ничего больше в жизни не надо!»
После горячего был еще десерт, потом чай с тортом, к которому уже никто не притронулся, даже Джо. Все в буквальном смысле слова отвалились от стола, кое-как расползлись по диванам и креслам, откинулись на спинки и, тяжело дыша, лениво слушали, как вернувшаяся с очередного перекура Долька рассуждает об оптимистах и пессимистах.
– Нам в институте говорили, что есть такая теория – если человек родится ночью, то он будет пессимистом, а если при солнечном свете – то оптимистом.
– Я родился шестого августа. – Джозеф, как всегда, примерил все на себя.
– А во сколько? Сколько времени было?
– Полдень.
– Ну, так оно и есть! Ты типичный оптимист, дружище, – хохотнул Малахов.
– А я в шесть вечера, – пожала плечами Лана.
– Значит, ты ближе к пессимистам, – поддержал игру Виталий. – Ты же декабрьская, а в декабре в это время уже всегда темно. И Долька у нас получается махровым пессимистом, да?
– Ну да, я в три часа ночи родилась. С тех пор ночь – мое любимое время… Вит, а ты во сколько?
– Понятия не имею, – пожал плечами Малахов. – А теперь и спросить не у кого…
– С нашей коровой та же история, – вздохнула Наташа. – Да моя мамка небось, и пока жива была, таких вещей не помнила. Мало ли у нее забот было…
– Почему ты сказала – корова? – не понял Коллуэй.
– Ну, это
– А-а, – закивал головой американец. – А я подумал, что вы вспоминаете деревню, где родились.
– Мы с Виталькой в разных деревнях родились. – Наташа лениво отщипнула виноградину, съела ее, сплюнула в ладошку косточки. – Ты ведь калужский, да?
Малахов кивнул, слегка польщенный тем, что она это помнит.
– А я с Волоколамской области… – задумчиво продолжала хозяйка. – Сто тринадцать верст от Москвы. Отец мой, Николай Петрович, лесничим был…
– Круто! – восхитилась Долька. – Настоящий лесник? Вы прямо так и жили – в глуши, в сторожке?
– Прямо так и жили, – кивнула Наташа. – В избушке посреди леса.
– Офигеть! – Долька смачно хрустнула грушей.
– Офигеть, – согласилась Наташа. – До ближайшей деревни минут сорок идти через лес. А в школу я в Матренино ходила, это и вовсе часа два… Зато места у нас там дивные! Лес, ручьи, птицы поют, зверь бегает… Красота!
Она потянулась было за новой виноградиной, да раздумала. Облокотилась на стол, подперла рукой щеку, взгляд затуманился.
Джо по-хозяйски обнял ее за плечи:
– Не вешай носом, Наташа!
– Не буду! – улыбнулась она, забыв поправить его ошибку. – Дом просто вспомнила, давно там не была, уж года два, наверное…
– Так давайте съездим! – оживился вдруг Коллуэй. – Все вместе! – Эта идея, похоже, так увлекла его, что он даже с дивана привстал.
– Я с таким набитым пузом не то что до Волоколамска – до Маяковки не доеду! – шутливо простонал Виталий, гладя себя по животу.
– Хорошо, мы поедем завтра! – бодро отвечал американец.
– Джозик, угомонись, – ласково погладила его подруга. Но Коллуэя уже было не унять.
– Я хочу видеть твое родовое поместье! – заявил он. Малахов расхохотался, Наташа и Долька так и покатились со смеху, даже Лана позволила себе хихикнуть.
Лицо Джозефа сделалось совсем красным от обиды.
– Почему все вы смеетесь? – недовольно спросил он.
– Джозик, миленький, ну какое там родовое поместье, – отвечала ему, чуть успокоившись, Наташа. – Поместье – это когда усадьба большая и земли собственные кругом. А у нас так… Избушка на курьих ножках.
– Я хочу посмотреть избушку, – уперся Коллуэй.
– Ну, что ты так горячишься, – улыбнулся Виталий. – Хочешь – значит, съездите как-нибудь.
– Не съездите, а съездим, – упрямо возразил ему партнер. – Я хочу поехать со всеми вами. И не как-нибудь, а завтра.
– А почему бы и нет? – вдруг поддержала его Наташа. – Вон какая погода стоит – совсем уже весна! Шашлыков с собой возьмем, пикник устроим. Там и мангал есть, и все остальное… Можно даже с ночевкой.
– Решено – завтра едем! – радостно заключил Джо.