Нэлли
Шрифт:
— Я бы поел чего-нибудь. С утра пришлось возиться с этим, — указал тот глазами на арестанта.
— Я сейчас тебя накормлю. Надо сначала устроить новичка на новоселье. Жак! — закричал надзиратель, отворяя дверь.
В комнату вошел рослый мускулистый негр. На нем были лишь трусики, подтянутые широким ремнем, на котором болтался револьверный кобур.
— Сведи этого в хижину № 8. Он будет жить вместе с Симоном. Да скажи Андре, чтобы он приготовил нам чего-нибудь поесть. Вот тебе ключ от кладовой, пусть он принесет бутылочку бургундского. Ну, ступай!
— Идем! — мотнув головой, сказал негр арестанту, пропустил его вперед и прикрыл за собою дверь.
II. «Предатели».
— Рад познакомиться. Меня зовут Жан Симон, из Гренобля, — встретил Леру маленький человек с бронзовым лицом, обросшим густой черной бородой.
Он протянул волосатую жилистую руку Леру, пристально глядя на него большими черными глазами.
«Какое умное лицо!» — подумал Леру и сразу почувствовал к этому человеку симпатию и доверие.
— Ты голоден? — спросил Симон.
— Да, я поел бы… — нерешительно сказал Леру. — Спать хочется, всю ночь не смыкал глаз на острове Руаяль.
Симон вынул из ящика кусок хлеба, остатки вареной солонины и достал нож и вилку.
— Вместо вина сойдет кокосовое молоко, — заявил он.
Леру с аппетитом приступил к еде. Симон молча смотрел на него, попыхивая маленькой обуглившейся трубкой.
— За что? — спросил он, когда молодой человек принялся за кокосовый орех. [16]
16
Французское правительство ссылает каторжников во французскую Гвиану группами. Уголовных оставляют в Кайене, а политических размещают по островам Спасения. «Предатели отечества» по одиночке переправляются сначала на остров Руаяль (Королевский), а оттуда — на Чёртов остров.
— Ушел с фронта в Швейцарию, по пути был схвачен немцами, а когда вернулся из плена, меня судили как немецкого шпиона.
— Не хотел воевать?
— Не хотел. Не явился на призывной пункт. Привели силой. Бежал. Арестовали, сослали в Африку, а оттуда снова попал на европейский фронт. Ну, я и ушел… Я антимилитарист по убеждению…
— Профессия?
— Рабочий, токарь.
— Так. А я врач.
— Вы доктор? — воскликнул Леру.
— Да, доктор медицины, бывший старший хирург полевого госпиталя, а теперь, как видишь, домовладелец в переулке «Предателей» на Чёртовом острове.
— Простите, доктор, а вы как сюда попали?
— Я? — Проще, чем ты. Я отпустил домой двадцать пять раненых немцев, заручившись их клятвой, что они никогда в жизни не поднимут вооруженной руки против своих братьев. Все они были крестьяне, я им поверил и отпустил. Дал им на дорогу денег, и они ушли. Я сам сын крестьянина, понимаешь?.. Я враг насилия и неволи, — продолжал Симон. — Больше всего на свете я люблю свободу. Войну я презираю. Их войну, конечно. Я считаю войну справедливой только тогда, когда она ведется за раскрепощение угнетенного класса. Войну рабочих и крестьян всего мира против буржуазии я признаю и готов сражаться в рядах пролетарской армии. Ну, ложись, да выспись хорошенько, — сказал он Леру, указывая на постель, — а я пойду к своим черепахам.
— Куда? — переспросил молодой человек.
— К черепахам. Они меня, наверное, ожидают с большим нетерпением. Скоро полдень. Обыкновенно я вожусь с ними с одиннадцати часов.
— Что же вы делаете с черепахами, доктор?
— Завтра узнаешь, а теперь спи, — сказал Симон.
Он надел на голову мягкую соломенную шляпу, походившую на старый абажур керосиновой лампы, и вышел.
Леру повернулся к стене, закрыл глаза и уснул…
III. Ночная работа.
— Леон Леру?
— Я, — сквозь сон отозвался молодой человек, спуская босые ноги с кровати на цементный пол.
В дверях хижины стоял незнакомый Леру надзиратель-француз.
— Симон познакомит тебя с нашими порядками, — сказал надзиратель, привычным взглядом окидывая помещение. — Есть новая добыча, Симон? — спросил он, обращаясь к сидевшему за столом доктору.
Тот расправлял на банановом листке какое-то насекомое и, не поворачивая головы, ответил:
— Ни одной черепахи. Две, которых мы перевернули вчера, смыты приливом.
— Что за напасть! Не везет нам в этом году, Симон! — сказал надзиратель и вышел, захлопнув за собой дверь.
Леру услышал, как брякнул железный засов и щелкнул замок. В комнате стоял уже полумрак. Ночь на этой широте наступает внезапно, почти без сумерек.
— Нас заперли? — с удивлением заметил Леру. — А мне говорили, что на Чёртовом острове ссыльные пользуются полной свободой.
Симон зажег свечу. Леру увидел его морщинистое, осклабившееся горькой улыбкой лицо.
— Не произноси здесь слова «свобода»! В Гвиане и на островах Спасения в частности ее не существует. Свобода — там! — кивком головы указал он по направлению к океану.
— Как же это? По закону [17] они не имеют права запирать нас на ключ! — заметил Леру.
— He имеют, но запирают, и в кандалы закуют, если им вздумается.
— Сколько же на острове стражников? — спросил Леру.
— Всего четверо. Дюран — главный. Это такой негодяй, какому не найти двойника на свете, а тот, что сейчас был здесь, капрал Пуаро, — дурак и взяточник. Двое остальных — негры, сонливые лентяи.
— Не понимаю, как в таком случае ссыльные не бегут с Чёртова острова! — сказал Леру.
17
По французскому закону, политические ссыльные на месте ссылки должны пользоваться полной свободой. Однако закон этот существует только на бумаге.
— Трудно убежать отсюда, — ответил Симон. — Ты видел, как расположены острова Спасения. Самым южным является скала, называемая островом Иосифа, к северо-западу лежит остров Руаяль, а к северо-востоку от него — наш. Руаяль сильно укреплен; его батареи обстреливают каждую точку радиусом более двадцати километров. В простой бинокль оттуда видно, что делается на других островах. Наконец, течения в проливах, вечное волнение и акулы являются большими препятствиями.
— Сколько же всего ссыльных на Портовом острове? — спросил Леру.