Нелюбимый мной, нелюбящий меня
Шрифт:
По щекам лорда покатились крупные слезы. Они стекали по подбородку, искрились в свете одинокой свечи. Эльф неотрывно смотрел на Гериона, принимая его за моего отца, чье счастье и жизнь лорд Адинан погубил. Взгляд молил о прощении, на слова сил у лорда уже не осталось. Спустя минуту, сердце лорда остановилось, с губ сорвался последний вздох.
Герион, вцепившийся в мою руку, так и не сказал заветное 'прощаю'…
Восьмой день остался в истории Днем Бездны. Сбылись худшие опасения, — шаманы призвали демонов. Трех неуязвимых для обычного оружия исполинов. Их силу, — бушующее всепожирающее пламя, — я чувствовала с самого рассвета. Волны чужой хищной и разрушительной магии ощущались даже в деревне, на большом
Раненых не стало больше. Стало больше мертвых. Опаленные демоническим огнем люди, гоблины и эльфы. Многих привозили уже мертвыми, многие, слишком многие умирали в первые часы. Утихомиривая боль, обрабатывая раны, я все время вспоминала отца. Тогда не было средства, способного разгладить или скрыть шрамы, оставленные демоном. Нет его и сейчас. Невозможно исправить содеянное магией, не принадлежащей этому миру. И выжившие до конца своих дней будут носить эти отметины. Мне было безумно жаль их всех. Я на примере своей семьи видела, что делает с судьбой такое уродство. Но сердце обливалось кровью, каждый раз, когда я снова видела обожженные лица эльфов. Эльфы… Им отмеряны столетия, а кому и тысячи лет. Воины хватали меня за руки, заглядывали в глаза, искусанными от боли до крови губами шептали: 'Умоляю, госпожа'. А я не могла ничем помочь. И они это тоже знали…
Днем ощутила, что демонической силы убавилось, — дышать стало легче. Подумала, что одного демона удалось одолеть. Я правильно догадалась. Об этом же рассказал Вальтер, об этом говорили раненые. Снова появились воины, раненные обычным оружием, — орки, лишившись поддержки, перешли в наступление. Но сложить цельную картину из обрывочных рассказов, у меня не получалось. Я слишком устала. В какой-то момент поняла, что не осознаю смысла произносимых слов, что язык заплетается, а комната плывет перед глазами. Но я, единственная оставшаяся целительница, не могла все бросить. У меня было еще много работы. Раны, едкий запах обожженной плоти, кровь и боль. Очень много боли… Если зашивать раны и обрабатывать ожоги могли и помощницы, то убрать боль было под силу лишь мне. И я не отвлекалась ни на что, слишком многие нуждались в моей помощи.
Положив ладони на лоб завывающего от боли воина, бормотала слова заклинания. По глазам раненого видела, что магия действует. Он уже почти не стонал, пальцы, вцепившиеся в тюфяк, расслабились, гримаса боли сменялась облегчением. Потом его испачканное кровью лицо поплыло куда-то в сторону и вверх. Почувствовала чью-то ладонь на плече, с удивлением подумала, что, кажется, лежу на полу. Темнота… Помню только, что кто-то поднял меня на руки и куда-то нес.
Очнулась от магического всплеска. Меня выдернуло из сна, и я рывком села на кровати, озираясь по сторонам, пытаясь понять, что случилось. Через минуту в комнату влетели братья. Я и не знала, что Илдирим очнулся.
— Что это было? — выпалил Герион.
— Не знаю, — честно ответила я.
— Смотрите! — воскликнул Илдирим, подбегая к окну и указывая в ту сторону, где стояли армии. Мы с Герионом оказались рядом с окном мгновение спустя.
Уже светало, и на фоне розовеющего неба отчетливо виднелся белый столб магической силы, чем-то напоминающий Стержень. Я не представляла, что это такое, но страха перед этим явлением не испытывала. В отличие от заметно нервничающих кузенов. Я воспринимала эту магию сильной, яростной, но странно близкой. Мне она казалась ведарской. И даже братья, незнакомые с гоблинской магией, успокоились, ощутив волшебство белого Стержня как защиту.
Значительно позже, когда Келиар рассказал мне о последних днях войны, узнала, что догадалась правильно. Белый Стержень был частью волшебства Йоллы. Рассказ Келиара, красочный и яркий, рисовал перед глазами насыщенные картины. Я словно сама побывала на поле битвы в те дни. Положение было отчаянным, наши маги с трудом отбивались от атак демонов. Но все понимали, что долго это продолжаться не может. Ведара добралась до союзных войск днем. Весть об этом событии мгновенно распространилась среди воинов, заражая всех воодушевлением. Словно открылось второе дыхание. Появилась надежда.
Демоны оказались очень сильны. Даже иногда казалось, что призвавшим их шаманам не всегда удается полностью подчинять себе демонов. А нет ничего ужасней, чем демон, вышедший из-под контроля. Он бросается на все, поглощает жизни, усиливая себя, подчиняет и извращает магию. Его одного может быть достаточно, чтобы разрушить большую часть мира Эреи. Йолла, определив наиболее близкого к освобождению демона, бросилась к нему, заручившись помощью Владыки и Беро. Втроем они изгнали его. Яростное пламя демонической магии не устояло перед почти нерастраченным даром Йоллы. А Повелитель и Беро смогли защитить наши войска от града ядовитых осколков, которыми рассыпалась заледеневшая фигура демона. Большая часть силы принцессы ушла на это волшебство, еще один такой всплеск стоил бы ей жизни. Поэтому одолеть двух других демонов получилось только на следующий день, когда Йолла смогла воспользоваться магией Стержней.
Наша благодарность Великой за ограждение Аверсоя от войны с людьми напитала Стержни волшебством. Кристаллы растратили много, защищая армию от атак магов-отступников, от вражеских стрел, но все еще хранили достаточно силы. Некоторые наши маги добровольно отдали остатки своего волшебства Йолле. Золотой Зуб, снова оказавшийся в руках законной владелицы, тоже сыграл свою роль. Жуткая ирония, — кинжал помогал Йолле, отдавая ей ту магию, ту силу, что забрал у лорда… пресветлого лорда Адинана. Круг из Стержней, принцесса, воздевшая руки с устремленным ввысь кинжалом, крепнущая с каждым словом, каждым витком мелодии песня, — и вот уже сама ведара становится Стержнем, обрушивающим всю мощь на демонов, создающим защиту для наших войск. Эта картина стояла у меня перед глазами, когда Келиар говорил о падении второго демона. Я как наяву видела тысячи ледяных осколков, сыплющихся на созданный Йоллой купол, стекающих по нему, не причиняя вреда живым.
Но тогда, на рассвете девятого дня я могла только догадываться, что происходит. Почему-то уверилась, что все вскоре завершится. И завершится благополучно. Эта мысль, гревшая мне сердце, окрепла ближе к вечеру, когда я почувствовала изгнание второго демона. А потом надежда поблекла, стала таять. Я почувствовала, как слабеет защищающее волшебство. Всем естеством ощутила ярость магии оставшегося демона, плещущую багрянцем беспощадную силу шаманов. Битва шла далеко, но я услышала призыв, мольбу о помощи. И моя рубиновая птица с огненным оперением откликнулась на него. Не знаю, как это возможно, но я ощутила полет и слияние своей магии с белым Стержнем. Рядом с мой птицей сплетались в единое волшебство отточенные дары Келиара и Леньора, горный ручей лорда Кадруима, спокойная магия Беро, величественный дар Владыки и еще множество других даров. И родной огненный, пульсирующий золотом дар Нэймара. Одно на всех волшебство.
Не знаю, сколько это продолжалось, наверное, долго. Я чувствовала, что слабеет моя птица, что один за другим истощаются окружающие меня дары. Но, наконец, бушующее рядом пламя, последний демон, застыло на мгновение ледяной статуей, рассыпалось тучей осколков. Они пронеслись мимо меня, обдали смрадом гниющей плоти, но я знала, вреда они причинить не могут. Общее волшебство распалось. Я открыла глаза и встретилась с испуганным взглядом Гериона.
— Небо, Мирэль, ты в порядке? — срывающимся голосом, спросил он. У него за плечом возник Илдирим. Оба брата, казалось, вообразили себе уже не одну сотню ужасов.