Нельзя шутить со скелетами
Шрифт:
— Можно собрать коротковолновый приемник, — не отступал Шолохов.
— Вы знаете азбуку Морзе? — ехидно поинтересовалась Света.
— Нет, — бодро ответил тот. — Создадим кружок. Будем изучать.
— Там наверняка алмазы, изумруды… — вмешалась в разговор невесть как оказавшаяся во дворе посольства дочка доктора Тоня Лекарева.
У пинкертона были свои идеи:
— Там могут быть документы, письма.
— А если там скелеты? — продолжала Тоня.
Пинкертон отвел посланника в сторону.
— Что будем делать? —
— Надо подумать.
Сотрудники продолжали строить предположения.
— Там была пыточная комната… — безапелляционно заявил Женя.
— Опробуем на бухгалтерше, — буркнул завхоз. Потом обратил внимание, что бухгалтерша рядом, извинился: — Простите, Клавдия Ильинична, это я пошутил. Не обижайтесь.
— А я и не обиделась, — гордо ответила та.
Тоня Лекарева внимательно посмотрела на нее:
— Вам надо чаще бывать на воздухе. У вас нездоровый цвет лица. Вам нужно поколоть глюкозу.
Бухгалтерша испугалась.
— Не надо. И вовсе я не бледная. Просто на мне такое платье, очень темное.
Завхоз решил, что представилась возможность загладить оплошность:
— У вас действительно темное платье, Клавдия Ильинична.
Бухгалтерша обрадовалась поддержке:
— Скажите, Николай Николаевич, пойдет мне однотонное платье или лучше в полосочку?
— Вам пойдет в пятнах, — ответил завхоз, не выпуская топор из рук. — Желтое в черных пятнах.
— В пятнах я не хочу. А вот желтый цвет — это интересно.
— А что, если там пропавшие карты Пири-рейса? — продолжал фантазировать Женя.
Посланник и пинкертон вернулись в общую группу. Все замерли и смотрели на начальство. И посланник принял решение:
— Вольтер говорил: «Прежде чем начинать бороться с неприятностями, нужно удостовериться, существуют ли они на самом деле». Золотого ключика у нас нет. А коли так, придется открывать топором, ибо топор всегда надежней, чем золотой ключик. А посему надо поехать на место и разобраться.
— Я поеду, — предложил пинкертон.
— Куда же без тебя. Бери завхоза и поезжайте. Я остаюсь в посольстве. Я лицо официальное. Мне нужно принимать решения. А ты — карающая рука правосудия… с топором. Остальные все по рабочим местам.
Посланник вернулся в свой кабинет. Нажал на кнопку. Появилась Света:
— Будем печатать?
— Будем.
— Сергей Иванович, почему вы отказались посылать телеграмму в Москву?
— Начальство нельзя удивлять. Начальство можно расстроить, можно испугать, можно даже обидеть, но удивлять нельзя. Перед отъездом в отпуск в прошлом году здешний министр иностранных дел сказал мне, что они собираются поставить на острове памятник кому-нибудь из современных государственных деятелей. В Москве я рассказал об этом заместителю министра. Он спросил меня, кого я предлагаю. Я ответил: «Брежнева». Он подумал и сказал: «Убедил. Продлю отпуск на неделю. Лечись».
8. Неминуемый кризис капитализма
И тут же появился Женя Бегунов, который, как и свидетельствует его фамилия, часто где-то бегал, точнее, часто отсутствовал в посольстве. Свое отсутствие он объяснял такими невообразимыми причинами, что посланник как-то заметил: «Если в следующий раз ты скажешь, что летал с инопланетянами на Марс, я поверю».
— Я по делу, — начал Женя.
— По делу? — переспросил посланник. — Уже странно. Говори.
— Мой приятель из Второго африканского отдела Аркашка Пожарский пишет: они получили сборник из двух брошюр «Ленин о неминуемом кризисе капитализма». На португальском языке. Он спрашивает, сколько нам прислать экземпляров каждой.
— А нам нужны эти брошюры? — насторожился Сергей Иванович. — Догадываешься, кому их придется распространять? Правильно. Тебе.
— Аркашка просил. Он мой приятель. Потом, знаешь, брошюра для местных полезная.
Женя был всего лишь третьим секретарем, но лет пять назад, будучи еще атташе, сидел с Сергеем Ивановичем в одном кабинете в центральном здании МИДа и с тех пор звал его на «ты». Тот относился к этому спокойно.
— О неминуемом кризисе капитализма? — переспросил посланник. — Если он неминуем, то чего стараться.
— В Москве не поймут наш отказ.
— Убедил. Сколько будем заказывать?
— Думаю, двести экземпляров.
— Сто хватит.
— Может быть, все-таки двести? Брошюрки, он говорит, тоненькие.
— Сколько грамотных на острове?
— Две тысячи шестьсот душ.
— Ладно, сто тридцать, по одной на двадцать человек. Остальным пускай расскажут.
— Давай двести. Надо Аркашку поддержать.
— Ладно, двести. С капитализмом надо кончать.
— Тогда я пойду посмотрю, что за тайную комнату они нашли.
— Ступай.
9. Любая живая лучше любой нарисованной
«Брошюра — это будущее, а письмо в центр — уже не настоящее, а недели две как прошедшее», — рассуждал посланник.
Он нажал на кнопку. Появилась Света.
— Печатать?
— Ты знаешь, как зовут женщину, работающую машинистом на паровозе?
— Не знаю.
— Никак не зовут. Потому что таких не бывает. Ты знаешь, как зовут мужчину, который печатает на пишущей машинке?
— Не знаю.
— Правильно. Потому что таких тоже не бывает. А посему… Это что такое?
В этот момент в кабинет вошла процессия: впереди пинкертон, он нес транспарант с голой женщиной; за ним Женя, у него в руках был плакат Nao ha liberdade sem liberdade de amor («Нет свободы без свободы любви»); сзади завхоз, он нес кипу книг.
— У вас демонстрация в защиту свободной любви? — поинтересовался посланник. — Светочка, как ты относишься к свободной любви?
— Отрицательно.