Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря
Шрифт:
– ???
– Взять с собой меня.
– Ты с ума сошла. Там бомбят все-таки.
– Ну конечно, вас бомбить можно, а меня нельзя. Чем я хуже?
– Ты же женщина.
– Бомбам на это наплевать, – сурово закончила я, – звони Чубайсу и договаривайся, а я пошлю водителя ко мне домой, чтобы дочь мой паспорт передала.
Немцов действительно позвонил Анатолию Борисовичу и договорился. Андрей Трапезников дал мне координаты журналистов, работающих в Белграде, документы были оформлены прямо ночью, мы их получили и отправились по домам, чтобы утром вылететь в Венгрию.
Рано утром за мной заехал шофер Немцова. В авто уже сидел его помощник – Валера Аникин, и мы поехали за шефом. Приехали, отзвонились, чтобы он спускался к машине и стали ждать. Время поджимало, а Немцов все не появлялся. Была, к сожалению, у моего шефа такая дурацкая привычка – приезжать к самолету в самую последнюю минуту. Конечно, его опоздания не шли ни в какое сравнение с опозданиями одного очень известного у нас в стране и за ее пределами современного политического деятеля, но, чего уж, числилась и за Немцовым такая непростительная слабость.
Наконец, Немцов соизволил выйти. Водитель взял с места в карьер, и мы помчались. Через какое-то время нам начали звонить, интересоваться, где мы, потому что все уже были в аэропорту. И камеры с журналистами стояли заряженными, и Чубайс приехал, чтобы пожать руки своим героическим товарищам и благословить на святое дело, и Гайдар с Федорым были на месте, а вот Немцов – необходимый элемент для создания этого эпического патриотического полотна, достойного кисти великого русского художника Репина, все никак не появлялся.
Наш водитель проявлял чудеса эквилибристики, и только благодаря этому мы семимильными шагами приближались к цели. Но вдруг… (Ох, уж мне это «вдруг»!) на самом подъезде к аэропорту образовалась пробка. Пробка, и все тут.
Что было делать? Немцов выскочил из машины и, лавируя между автомобилями, с резвостью молодого мустанга помчался к зданию аэропорта. За ним, загруженный по самую голову своим и немцовским багажом, бежал матерящийся Аникин, дальше вприпрыжку следовала я, проклиная все на свете и, одновременно, радуясь, что не надела каблуки.
Картина, скажу честно, была впечатляющая. Но тут (опять требуется это пакостное «вдруг») из такой же как у нас застрявшей машины выскочили журналисты с камерой. Это было вездесущее НТВ, которое, как и мы, подзависло в пробке. Оператор резвым галопом опередил Немцова, на всем скаку развернулся и начал снимать этот весенний марафон на камеру. Он снимал, пятился, бился об очередной бампер, матерился, снова снимал, улыбался, снова пятился и снова натыкался на очередную машину. Я могла себе только представить, как это все выглядело со стороны.
Наконец, мы влетели в здание аэропорта и нашли нервно ждущую нас делегацию. Немцов пристроился к Гайдару, Федорову и Лене Гозману. К ним подошел Чубайс и по-отечески начал провожать их в далекий и трудный путь, наставляя, обнимая, пожимая руки и похлопывая каждого по плечу.
Более скромные и менее значимые члены делегации вроде меня стояли чуть поодаль и ждали, когда трогательное прощание с героями будет отснято на
– Лиля, ты единственная женщина на всю эту команду. Отдаю их в твои женские руки. Чтобы всех привезла назад и никого не потеряла.
Чубайс пожал мне руку, и телевизионщики этот исторический момент тоже запечатлели. Я была совсем не рада такой общероссийской славе, потому что понимала, что моя мама, которой я наплела что-то про поездку в Красноярск, теперь, скорее всего, увидит меня по телевизору и будет очень волноваться. Так и оказалось. Как только мы приземлились в Будапеште, позвонила мама и сказала мне все, что она думает о своей безответственной дочери, «которая решила, видимо, оставить сиротой своего малого ребенка». Маму я, как могла, успокоила. Сказала, что мы еще не в Белграде и есть договоренность между российским и американским руководством: пока мы там будем, бомбежки будут приостановлены. Ну, должна же я была что-то придумать, чтобы она не нервничала.
В самолете все были в очень приподнятом настроении. Особенно Егор Тимурович. Оказалось, что это не случайно. Дело в том, что Гайдар значительную часть своего детства провел в Белграде, так как его отец долгое время работал там в качестве корреспондента. Поэтому Егор Тимурович всегда считал Югославию своей второй родиной и очень переживал за все, что там происходило.
В аэропорту Будапешта нас встречали представители российского посольства. Оказалось, что разрешение от властей на въезд нашей делегации на территорию Югославии еще не получено, поэтому нам предложили дожидаться его в гостинице в Будапеште. Когда Немцов передал мне эту информацию, я сразу на это профессионально среагировала:
– Борь, хреново все это.
– Ты о чем?
– Да о том, что мы тут зависнем. Нас с таким триумфом проводили. Если ситуация с разрешениями затянется или, что еще хуже, их не дадут, этим, ты сам понимаешь, воспользуются. Желающих найдется много. Скажут: вот вам и миротворцы, которых послали куда подальше с их инициативой.
– Да, похоже, – сказал Немцов. – И что ты предлагаешь?
– Надо ехать к границе. Я прозвонюсь журналистам в Белград, они приедут на границу, и, если что – дадим там импровизированную пресс-конференцию. Все лучше, чем здесь сидеть.
– Хм, хорошо все-таки, что я тебя взял. Сейчас.
И Немцов помчался прямиком к Гайдару, которого в это время убаюкивали посольские. Немцов отозвал Гайдара в сторону, пошептался с ним. После чего Егор Тимурович попросил всех подойти к нему и сказал:
– Господа, внимание. Я принял решение. Мы едем к границе. Мое решение окончательное Обсуждению не подлежит. Вперед.
Далее прозвучали бурные и продолжительные аплодисменты. Ошалевшие представители посольства пытались что-то сказать Гайдару, но он уже никого не слушал.