Немцов, Хакамада, Гайдар, Чубайс. Записки пресс-секретаря
Шрифт:
– Я же сказал, что решение принято. От вас требуется только транспорт. И не надо нас сопровождать. Разберемся сами.
Мы загрузились в микроавтобус и поехали к границе. Я прозвонилась журналистам и договорилась, что камеры будут стоять где-то в районе пропускного пункта. У нас еще было время, потому что телевизионщикам, чтобы доехать к нам из Белграда, требовалось времени немного больше, чем нам. Поэтому наше руководство решило, что образовавшее свободное время надо использовать с наибольшей пользой. А посему где-то у самой границы мы остановились, чтобы отобедать. Почему-то мне особенно запомнился острый суп, поданый по-крестьянски – в таких забавных металлических котелках. И довольный,
Мы вновь загрузились в микроавтобус и рванули к границе. Нас с нетерпением ждал Белград.
Продолжение, как вы понимаете, следует.
Под бомбами. Ну, почти под бомбами
Итак, мы славно отобедали в венгерской харчевне, загрузились в свой микроавтобус и рванули к границе навстречу неизвестности. Терять нам все равно было нечего.
То, что мы прибыли туда, куда надо, стало ясно в одно мгновение. Первое, что мы увидели, выбравшись из автобуса, были выставленные камеры и радостные лица ожидающих нас телевизионщиков. При виде этого передового отряда российских СМИ Гайдар окончательно приободрился, вдруг почему-то принял позу молодого Наполеона на Анкольском мосту, царственным жестом подозвал к себе радостного Немцова и сказал:
– Борис, иди и проясни обстановку. Разберись, долго ли они собираются нас тут держать. А я поговорю с журналистами.
Немцов «взял под козырек» и вприпрыжку отправился исполнять ответственное поручение своего главнокомандующего, а Гайдар подошел насколько мог к камерам (напомню, что журналисты были по ту сторону от нас – в Югославии, а мы еще топтали венгерскую землю) и бодро доложил им что, как и почему.
Забитые под завязку полученной информацией телевизионщики ждали, что будет дальше и как развернутся события. Но ждать им пришлось совсем немного. Прибежал мой начальник и сообщил, что нам дали добро.
Пока мы разбирались со всякими формальностями, камеры вместе с журналистами убыли в Белград, чтобы там встретить нас еще раз.
Мы продолжили свой путь. Я стала созваниваться с корреспондентом ИТАР-ТАССа в Белграде – Тамарой Замятиной, которая, кстати, в мою бытность корреспондентом возглавляла отдел, в котором я работала. Тамара сообщила, что все готовы к пресс-конференции, что журналисты собрались в гостинице и ждут нашего приезда.
Как только мы пересекли границу, так сразу попали в иной мир. Ярко освещенная, сияющая вечерними огнями Венгрия осталась позади, а мы оказались в совершеннейшей темноте. Нигде не было видно ни одного огонька: темная лента дороги, черные силуэты погашенных фонарей и деревенских домиков с глухо занавешенными окнами, чернеющие ветви деревьев, посаженных вдоль дорог. А под ними иногда виднелось что-то странное и инородное, совсем не вписывающееся в деревенский пейзаж. Оказалось, что это замаскированные самолеты. Таким образом, югославы сохраняли свою авиацию. А если было надо, то дорога перекрывалась и самолет взлетал прямо с нее. Еще было удивительно то, что мы ехали совершенно одни, за всю дорогу к Белграду нам не встретилось ни одной машины.
И вот уже перед нами Белград. Одной черной стеной. Мы прибыли в гостиницу и, хотя уже была ночь, отработали пресс-конференцию. И только мы с журналистами вышли на улицу, чтобы переговорить и выкурить по сигарете, как дико завыли сирены.
– Летят, – сказал кто-то из ребят.
– Что значит – летят? – спросила я.
– Значит – летят бомбить.
– Сюда?
– Не факт, может быть, и не в Белград, а еще куда-нибудь.
Мы стояли и ждали. Через некоторое время сирены замолчали. Опять наступила полная
– Ну, значит, сегодня обошлось, – услышала я чей-то совсем буднично звучащий голос. – До завтрашней ночи можно жить спокойно.
И все-таки мне надо было как-то поспать. Я собралась идти к себе в номер, но тут увидела, как в дверном проеме маячит ругающийся на чем свет стоит Немцов.
– Борь, что случилось? Ты чего такой злой? – спросила я.
– А, понимаешь, костюм весь помялся. Надо с этим что-то делать, а Аникин не знает, как тут можно его погладить.
Рядом с Немцовым я действительно обнаружила его верного помощника.
– Да, бомбят, конечно, но достижений цивилизации никто не отменял. Вызовите горничную и отдайте погладить. Завтра все будет готово, – сказала я и отправилась, наконец, спать.
Утром, до того, как должна была состояться встреча с Патриархом Сербии Павлом, был запланирован завтрак с представителями югославской оппозиции. Поэтому, проснувшись, я сразу побежала к Борису, зная, что у него утро добрым не бывает. Так оно и оказалось. По номеру фланировал Немцов, одетый в одни видавшие виды джинсы.
– Э-э-э, шеф, ты еще не готов? – спросила я.
– Какое, твою мать, готов. Костюм будет только через час, – безрадостно сообщил Немцов.
– Так, поняла, а что у тебя еще имеется?
– Что, что. Ничего. Вот – джинсы и майка. Я опаздывал, а Жанка (дочь) сумку собирала. Вот и собрала. – И он натянул на себя какую-то подозрительную маечку с подозрительной же надписью во всю грудь на языке тех, кто чуть не отбомбился на нас этой ночью.
– Ладно, успокойся и пойдем. Костюма все равно нет. Будешь в майке. В конце концов – это просто завтрак, да и не к Патриарху же ты идешь.
В пустом зале ресторана уже сидели Гайдар, Гозман и Федоров, а с ними двое незнакомцев – те самые представители оппозиции. Мы подошли, поздоровались. Немцов пожал всем руки и сделал вид, что ничего особенного не происходит. Сидящие за столом заулыбались и, как ни в чем не бывало, продолжили разговор.
– Обошлось, – подумала я.
– Извините, костюм не погладили. Война, все-таки, – ввернул застеснявшийся Немцов.
И получил в ответ понимающие кивки.
Днем состоялась встреча с Патриархом. Последний одобрил наше начинание и благословил на встречу с Папой. От Чубайса пришла информация, что его разговор с Алексием тоже увенчался успехом. Нужно было отправляться в Рим. Но, как я поняла, Гайдар хотел попытаться встретиться еще с кем-то из официальных лиц югославского руководства. Мы прождали несколько часов, однако, встреча так и не состоялась. Я же, понимая, что затянувшаяся пауза нам совсем не нужна, наговорила «Эху Москвы», что у нас идут конфиденциальные переговоры, что и было ими озвучено в эфире. Нехорошо, конечно, но, как говорится, в интересах дела. Гайдар, услышав, что вещает «Эхо», сурово так на меня посмотрел и спросил:
– И что это значит?
– Егор Тимурович, ну… я… понимаете… – пауза затянулась.
– Нехорошо, – сказал довольный Гайдар. – Не совсем точная информация, но… но оперативно. И чтобы больше никакой самодеятельности.
Вечером мы опять загрузились в свой микроавтобус и отправились в обратный путь. По дороге все как-то дружно поняли, что проголодались. Увидели придорожный магазинчик. Кто-то сбегал, купил бутылку виски, хлеб, сыр, колбасу и что-то еще. Начался импровизированный ужин на колесах. А под виски по кругу пошли разговоры из серии: «А помнишь…» Так я из первых уст услышала многое из того, что происходило в бытность Гайдара премьером. До сегодняшнего дня прихотливая память сохранила только впечатление, что вспоминалось все это с глубокой грустью и с сожалением о том, что не все, что было задумано, удалось.