Немцы в городе
Шрифт:
Задание бригадира Александра Николаевича, долговязого сутулого мужика лет сорока, было простым как три рубля. Я получил прозрачные очки, без которых согласно правилам техники безопасности на наждачном станке работать было нельзя, сто увесистых стальных прутков, примерно сорока сантиметров длиной и около двух сантиметров толщины, и должен был у каждого заточить один конец в четырехгранный конус. Прутки в массе оказались слишком тяжелыми, хотя в ящике визуально таковыми не казались, и я перетаскал их к наждаку в несколько заходов. Зачем эти прутки нужны, я не спросил, поскольку меня это нисколько не интересовало. Может, их будут втыкать в бетонную верхушку какого-нибудь строящегося забора, чтобы сделать его неприступным, а может, такие
Я просто стоял и точил. Работа не была сложной, ее мог делать любой, мало-мальски имеющий руки, зато она была нудной, однообразной. Ну да, наверное именно такими работами мне и предстояло заниматься тут неделю, все логично. Не поручат же случайному работнику что-то ответственное.
Периодически я поднимал голову и поглядывал в большое окно, с которым нас разделял станок. К сожалению девицы массово тут не ходили, наверное, этот участок возле механического цеха не являлся частью оживленного пути от какого-нибудь, к примеру, ткацкого цеха в столовую. Кстати, насчет столовой… Я опять чувствовал зверский голод, потому что плохо позавтракал. Мне вчера удалось перехватить у соседа три рубля, но они моментально закончились, потому что все ушло на колбасу, хлеб и масло, которые я в тот же вечер сожрал почти подчистую. Ясное дело, надо было купить, к примеру, ту же картошку или макароны с дешевыми рыбными консервами. Кстати, подсолнечное масло для поджаривания картошки как раз было, и если бы я не ленился готовить, этой трешки могло бы хватить на несколько дней.
Когда я отрывал пруток от наждачного круга, становилось тише, и Лев Лещенко пел из небольшого радио на настенной полочке: «Прощай, среди снегов среди зимы, никто нам лето не вернет… прощай, вернуть назад не можем мы, в июльских звездах небосвод»…
Интересно, кстати, как часто тут разрешается курить. Я посмотрел на наручные часы и выяснил, что работаю уже где-то сорок минут и за это время успел заточить прутков пятнадцать, которые складывал во второй ящик. Ну вот сейчас, допустим, пойду и сяду в курилке. Это не будет слишком наглым? Через сколько тут полагается делать перекуры?
Так я и думал обо всем и ни о чем, пока не увидел проезжающий вдалеке автопогрузчик. Насколько я уже ориентировался на территории, он ехал со стороны первого ткацкого цеха к складу готовой продукции, где сейчас работал бы и я, не засунь меня кадровик к ремонтникам. Кстати, интересно, не этот ли погрузчик долбанулся недавно в ворота рядом с моей прозрачной каморкой.
Я бросил в ящик готовый пруток, наклонился к другому, чтобы достать очередной, и вдруг…
«Прощай и ничего не обещай, и ничего не говори; а чтоб понять мою печаль, в пустое небо па-а-асма-а-атри-и-и»…
И вдруг что-то началось. Я не понял, что это, только почувствовал, что все изменилось. Воздух стал каким-то… Хотя нет, воздух остался тем же. В окно все так же светило солнце. Да, ничего, кажется, не изменилось, но все стало как-то по-другому. Мое тело стало чужим, или мне это казалось. Потом все звуки ненадолго исчезли и тут же опять обрели силу. Потом все вокруг раздвоилось и через секунду опять стало как прежде. Потом…
Потом погрузчик совершил резкий поворот и помчался к нашему цеху. Наверное, он собирался проехать между цехом и кузницей, там, где я недавно видел поезд с рулонами ткани – после экскурсии Викентьича я уже неплохо представлял, где тут что. Но вместо того чтобы принять влево, автопогрузчик сделал прямо противоположное. Он вильнул направо, добавил скорости, и из моих рук едва не выпал пруток – чертова машина на всех парах мчалась на мою каморку и явно не собиралась сворачивать!
Я рванул к выходу из наждачной комнатухи, но остановился. Несмотря на панику, у меня хватило ума сообразить, что так я угожу прямехонько под погрузчик, а в каморке, под прикрытием толстенной стены, я как раз в безопасности. Дверь наждачной под прямым углом выходила к воротам, и когда эта махина
Дверь приоткрылась только до половины – дальше она уперлась в огромные железные вилы. Кругом воцарилась тишина. Я выскользнул наружу и стоял, подобно парализованному, случайно попавшему под бомбежку гражданскому, пока до меня медленно доходило, что ошибки не было, произошло именно то, о чем я подумал. Погрузчик вилами пробил ворота, но из-за своих габаритов не вписался в проем. Он попросту долбанулся всей своей махиной в проем в толстенной стене цеха и застрял.
В следующий миг я сквозь заложившую уши вату услышал смутно знакомый скрежещущий звук и не сразу сообразил, что это заработал стартер. Кажется, водила пытался запустить заглохший двигатель. А еще через миг все кругом ожило. Все наполнилось звуками, пришло в движение, словно цех находился в телевизоре и кто-то нажал кнопку включения, чтобы досмотреть интересный сериал.
Внутренние ворота, ведущие к токарям, распахнулись и шибанулись о стены, одновременно с таким же грохотом разлетелись дверные створки слесарей, и с двух сторон в пустой зал со станками повалил возбужденный народ. Ни один не прибежал пустым, в руках каждого было что-то увесистое.
– Чего стоишь! – рявкнул ворвавшийся первым Викентьич. Он в несколько неровных скачков преодолел разделяющее нас расстояние и оказался рядом.
– А… чего я должен… – ничего не понимая, промямлил я.
– Сколько прутков успел наточить? – все так же громко проорал Викентьич едва ли не мне в ухо, и не успел я не только ответить, но даже осмыслить вопрос, как он заорал теперь на набежавших за ним работяг: – А вы чего рты раскрыли! Он же уйдет сейчас!
Погрузчик наконец завелся. Взревел движок и цех опять несколько раз тряхнуло – железная махина пыталась высвободиться из плена путем движения туда-сюда, враскачку. Опять поднялась бетонная пыль.
– Быстрей, кому говорят!
Я понял, к кому он обращается, когда два мужика в светло-зеленых брезентовых робах подкатили к нам тележку с баллонами и каким-то тяжелым аппаратом. Я догадался, что это сварщики со своим оборудованием. Еще два мужика быстро протащили мимо меня увесистый кусок швеллера или чего-то в этом роде, и уже пытались пристроить его таким образом, чтобы он оказался перпендикулярно вилам и при этом доставал до чего-нибудь железного. По-крайней мере я так понял. И понял, оказывается, правильно, потому что один из сварщиков запустил аппарат, который уже подключил к сети кто-то из мужиков, натянул маску и принялся быстро тыкать электродом в швеллер. Раздался треск, посыпались искры, и бригадир слесарей-ремонтников, суровый долговязый мужик с растрепанными волосами, закричал, пританцовывая от возбуждения на месте:
– Правую сначала прихватывай, правую! Да вари, тебе говорят!
Второй сварщик уже зажег ацетиленовую горелку и примеривался шипящим синим огнем к левому рогу вовсю рычащего и дергающегося погрузчика.
– Че-е-ерт! – простонал Викентьич, когда машина с треском выдрала вилы, которые так и не успели надежно прихватить, и, натужно ревя мотором, отскочила на несколько метров назад. Швеллер брякнулся на пол. – Сколько наточил, спрашиваю?
Я опять не сразу понял, кому адресован вопрос. А когда понял, быстро метнулся в наждачную и с легкостью подхватил ящик с прутками, который час назад был для меня неподъемным. Сообразив, что ошибся, я бросил его на пол и под звон раскатывающихся железяк схватил второй, с прутками заточенными.