Немецкая революция и сталинская бюрократия

Троцкий Лев Давидович

Говоря формально и описательно, центризмом являются все те течения в пролетариате и на его периферии, которые располагаются между реформизмом и марксизмом, представляя чаще всего разные этапы эволюции от реформизма к марксизму и — наоборот. И марксизм и реформизм имеют под собою прочную социальную опору. Марксизм выражает исторические интересы пролетариата. Реформизм отвечает привилегированному положению пролетарской бюрократии и аристократии в капиталистическом государстве. Центризм, каким мы его знали в прошлом, не имел и не мог иметь самостоятельной социальной базы. Разные слои пролетариата разными путями и в разные сроки развиваются в революционном направлении. В периоды длительного промышленного подъема или в периоды политического отлива, после поражений, разные слои пролетариата передвигаются политически слева направо, сталкиваясь с другими слоями, которые только еще начинают эволюционировать влево. Разные группы задерживаются на отдельных этапах своей эволюции, находят своих временных вождей, создают свои программы и организации. Не трудно понять, какое разнообразие течений объемлется понятием "центризма!" В зависимости от их происхождения, социального состава и направления их эволюции, различные группировки могут находиться друг с другом в самой ожесточенной борьбе, не переставая от этого быть разновидностями центризма.

Если центризм вообще выполняет обычно функцию левого прикрытия для реформизма, то вопрос о том, к какому из основных лагерей, реформистскому или марксистскому, принадлежит данный центристский уклон, не допускает раз навсегда готового решения. Здесь более, чем где бы то ни было, нужно каждый раз анализировать конкретное содержание процесса и внутренние тенденции его развития. Так, некоторые политические ошибки Розы Люксембург можно с достаточным теоретическим правом охарактеризовать, как лево-центристские. Можно пойти дальше и сказать, что большинство расхождений Розы Люксембург с Лениным представляли больший или меньший уклон в сторону центризма. Но только наглецы, невежды и шарлатаны коминтерновской бюрократии могут люксембургизм, как историческое течение, относить к центризму. Что нынешние «вожди» Коминтерна, начиная со Сталина, теоретически, политически и морально не доходят великой революционерке до колен, об этом нет надобности и упоминать.

Критики, не вдумавшиеся в суть вопроса, не раз обвиняли за последнее время автора этих строк в том, что он злоупотребляет словом «центризм», охватывая этим именем слишком разнообразные течения и группы внутри рабочего движения. На самом деле многообразие типов центризма вытекает, как уже сказано, из сущности самого явления, а вовсе не из терминологических злоупотреблений. Вспомним, как часто марксистов обвиняли в том, что они самые разнообразные и противоречивые явления относят за счет мелкой буржуазии. И действительно, под категорию «мелкобуржуазности» приходится относить совершенно несовместимые, на первый взгляд, факты, идеи и тенденции. Мелко-буржуазный характер имеет крестьянское движение и радикальное течение в городской реформации; мелкобуржуазны французские якобинцы и русские народники; мелкобуржуазны прудонисты, но также и бланкисты; мелкобуржуазна нынешняя социал-демократия, но также и фашизм; мелкобуржуазны: французские анархо-синдикалисты, "армия Спасения", движение Ганди в Индии и пр. и пр. Еще более пестрая картина получится, если мы перейдем в область философии и искусства. Значит ли это, что марксизм занимается терминологической игрой? Нет, это только значит, что мелкая буржуазия характеризуется чрезвычайной разнородностью своей социальной природы. Снизу она сливается с пролетариатом и переходит в люмпен-пролетариат, сверху она переходит в капиталистическую буржуазию. Она может опираться на старые производственные формы, но может быстро развиваться и на основах новейшей индустрии (новое "среднее сословие"). Немудрено, если идеологически она играет всеми цветами радуги.

Центризм внутри рабочего движения играет в известном смысле ту же роль, что мелкобуржуазная идеология всех видов по отношению к буржуазному обществу в целом. Центризм отражает процессы эволюции пролетариата, его политический рост, как и его революционный упадок, в связи с давлением на пролетариат всех других классов общества. Немудрено, если палитра центризма отличается такой пестротой! Из этого вытекает, однако, не то, что нужно отказаться от понятия центризма, а лишь то, что в каждом отдельном случае необходимо, посредством конкретного социального и исторического анализа, вскрывать действительную природу данной разновидности центризма.

Правящая фракция Коминтерна представляет собою не центризм «вообще», а вполне определенную историческую формацию, имеющую, хотя и совсем еще недавние, но могучие социальные корни. Дело идет прежде всего о советской бюрократии. В писаниях сталинских теоретиков этот социальный слой вообще не существует. Нам говорят лишь о «ленинизме», о бесплотном руководстве, об идейной традиции, о духе большевизма, о невесомой "генеральной линии", не о том, что чиновник, живой, из мяса и костей, поворачивает эту генеральную линию, как пожарный — свою кишку, нет, об этом вы не услышите ни слова.

Между тем этот чиновник меньше всего похож на бесплотного духа. Он ест, пьет, размножается и заводит себе изрядный живот. Он командует зычным голосом, подбирает снизу верных себе людей, соблюдает верность начальству, запрещает себя критиковать, и в этом видит самую суть генеральной линии. Таких чиновников несколько миллионов, — несколько миллионов! — больше, чем было промышленных рабочих в период Октябрьской революции. Большинство этих чиновников никогда не участвовало в классовой борьбе, связанной с жертвами и опасностями. Эти люди в преобладающей массе своей политически родились уже в качестве правящего слоя. За их спиною стоит государственная власть. Она обеспечивает их существование, значительно поднимая их над окружающей массой. Они не знают опасностей безработицы, если умеют держать руки по швам. Самые грубые ошибки им прощаются, если они согласны выполнять в нужную минуту роль козла отпущения, сняв ответственность с ближайшего начальства. Что же, имеет этот многомиллионный правящий слой какой-либо социальный вес и политическое влияние в жизни страны? Да или нет?

Что рабочая бюрократия и рабочая аристократия являются социальной основой оппортунизма, об этом известно из старых книжек. В России явление приняло новые формы. На основах диктатуры пролетариата — в отсталой стране — в капиталистическом окружении — создался впервые из верхних слоев трудящихся могущественный бюрократический аппарат, поднимающийся над массой, командующий ею, пользующийся огромными преимуществами, связанный внутренней круговой порукой и вносящий в политику рабочего государства свои особые интересы, методы и приемы.

Мы не анархисты. Мы понимаем необходимость рабочего государства, а следовательно и историческую неизбежность бюрократии в переходный период. Но мы понимаем также и опасности, заложенные в этом факте, особенно для отсталой изолированной страны. Идеализация советской бюрократии есть самая постыдная ошибка, какую может сделать марксист. Ленин стремился изо всех сил к тому, чтобы партия, как самодеятельный авангард рабочего класса, возвышалась над государственным аппаратом, контролировала, проверяла, направляла и чистила его, ставя исторические интересы пролетариата — международного, не только национального — над интересами правящей бюрократии. Первым условием контроля партии над государством Ленин считал контроль партийной массы над партийным аппаратом. Перечитайте внимательно его статьи, речи и письма советского периода, особенно за последние два года его жизни, — и вы увидите, с какой тревогой его мысль возвращалась каждый раз к этому жгучему вопросу.

Что же произошло в послеленинский период? Весь руководящий слой партии и государства, проделавший революцию и гражданскую войну, смещен, отстранен, разгромлен. Его место занял безличный чиновник. В то же время борьба против бюрократизма, имевшая столь острый характер при Ленине, когда бюрократия едва выходила из пеленок, совершенно прекратилась теперь, когда аппарат вырос до небес.

Да и кто мог бы вести эту борьбу? Партии, как самоуправляющегося пролетарского авангарда, сейчас нет. Партийный аппарат сливается с государственным. Важнейшим инструментом генеральной линии внутри партии является ГПУ. Бюрократия не только не допускает критики снизу вверх, она запрещает своим теоретикам даже говорить о ней, замечать ее. Бешеная ненависть к левой оппозиции вызывается прежде всего тем, что оппозиция открыто говорит о бюрократии, об ее особой роли, об ее интересах, разоблачая тот секрет, что генеральная линия неотделима от плоти и крови нового национального правящего слоя, совсем не тождественного с пролетариатом.

Из рабочего характера государства бюрократия выводит свою первородную непогрешимость: как может переродиться бюрократия рабочего государства! Государство и бюрократия берутся при этом не как исторические процессы, а как вечные категории: как могут погрешить святая церковь и ее боговдохновенные жрецы! Но если рабочая бюрократия, поднявшаяся над воинствующим пролетариатом в капиталистическом обществе, могла переродиться в партию Носке, Шейдемана, Эберта и Вельса, почему не может она переродиться, поднявшись над победоносным пролетариатом?