Немецкие гренадеры. Воспоминания генерала СС. 1939-1945
Шрифт:
Глубокой ночью машина за машиной выстраивались друг за другом, ожидая, пока начнут движение головные подразделения. Мы медленно отъехали, двигаясь в полной темноте. Бронемашины останавливались у поворотов, указывая направление основной колонне и одновременно обеспечивая прикрытие. Из-за высоких снежных сугробов едва был слышен рев двигателей танков. Колонна, подобно гигантской змее, поползла вперед к своей цели, как будто на тысяче кошачьих лап.
Мы двигались слишком быстро. Так быстро, что между двумя деревнями нам пришлось ждать нужного момента. Танки встали. Остановив боевые машины вплотную друг к другу, мы ждали, когда забрезжит рассвет. Выбрали ли мы верную позицию? А вдруг где-нибудь ошиблись и заблудились?
Да, именно к тому самому! Наша гаубица накрыла русские позиции справа от нас. Ослепительные вспышки мерцали над снегом. 20-мм трассирующие снаряды автоматических пушек наших бронемашин обозначали цели. По всему фронту застучали пулеметы и загремели винтовочные выстрелы, глухо заухали минометы в деревне. Передовой артиллерийский наблюдатель следил за сосредоточением огня и направлял его на место намечавшегося прорыва. Мы нацелились на участок, где рвались снаряды, и ясно видели производимый ими эффект. Мы определили нахождение вражеской артиллерии по вспышкам из ее стволов. До батарей было не более 400 метров. Советские войска нас пока не заметили.
И вот момент настал! Танки вклинились глубоко во фланги нашего противника по широкому фронту и открыли огонь с очень близкого расстояния. Противотанковым орудиям противника не удавалось открыть ответный огонь. Они были глубоко эшелонированы и направлены в сторону Еремеевки. С какой целью они были повернуты таким образом? Советский командир, руководивший обустройством позиций противотанковых орудий, не подумал о тыле и флангах, не оборудовав запасных позиций. Немецкая пехота соскакивала с машин и бросалась в дома, выволакивая из них застигнутых врасплох советских солдат. Выстрелами из танков почти в упор были уничтожены несколько грузовиков со сталинскими орга нами (катюшами) на них. Опасные «демонстраторы фейерверков» взлетели к небесам. Грузовики буквально разлетелись на части. Мелкие их кусочки посыпались на нас.
Танковая рота вела разведку в восточном направлении и наткнулась на тяжелую артиллерию противника. Саперы подорвали орудия. Уличные бои и бои от дома к дому были короткими и безболезненными. Советские войска как будто парализовало. Они не ожидали нашей атаки. Советский командир дивизии был убит, когда спасался бегством, – его останки нашли во фруктовом саду. Мы пробивались вперед от дома к дому. Вдруг оберштурмфюрер Бор, начальник штаба Бремера, рухнул в нескольких метрах впереди от меня. Русская пуля, попавшая в живот, опрокинула его на землю.
Ворвавшийся в более крупный дом солдат предостерег нас насчет снайперов, которые стреляли по нас с чердаков сквозь соломенные крыши. Нырнувший в дверь верный солдат рухнул с простреленной головой. Дом загорелся. Мы тут же захватили штабного офицера. Он был начальником штаба советской дивизии. В течение получаса деревня была нашей. Наша артиллерия показала себя замечательно. Огневой вал обрушился перед нами, как сокрушающий кулак. Неудивительно, что мы были благодарны за это передовому артиллерийскому наблюдателю, но в результате он оказался в гуще отступающего противника.
Мы прорвались примерно на два километра в глубь вражеских позиций и полностью рассеяли противника. Черные точки в беспорядке разбегались по огромным заснеженным полям. Противотанковые орудия были смяты нашими танками. Все советские пушки были направлены на запад,
Плотный, удушающий дым стоял над деревней, когда, завершая сражение, просвистели последние снаряды. Машины полевого госпиталя покатились на запад. Наши павшие в бою товарищи лежали передо мной на плащ-палатках. Мы простились с ними. Затем их положили на танки. Никто из них не был нами оставлен. Их покой не будет нарушен. Ранее мы уже обнаруживали, что после нашего ухода русские разоряли и уничтожали немецкие могилы.
Русский штабной офицер произвел на нас хорошее впечатление. Нам пришлось в спешке покинуть дом, так как соломенная крыша загорелась и полыхала как факел. Подполковник с готовностью ответил на все вопросы, которые не были прямо связаны с текущей операцией. Он всего несколько дней назад был отправлен на фронт после окончания академии имени Фрунзе в Москве. Прежде чем отправить пленного русского офицера в дивизию, каждый из нас попрощался с ним, а он сказал: «Мы победим в войне против Германии с американской помощью. Вы сейчас проигрываете войну – но однажды мы станем друзьями. Мы вместе продолжим борьбу и достигнем окончательной победы».
Около 15.00 последний танк ушел обратно в Еремеевку. Глубоко потрясенный, я прощался со смертельно раненным оберштурмфюрером СС Бором. На его лице уже была печать смерти, когда он спросил меня: «Можно я вернусь в батальон?» По пути в полевой госпиталь Бор покинул нас навсегда.
Жестокий холод заставил нас сбиться вместе в нескольких сохранившихся домах, и только часовым приходилось выносить суровые условия русской зимы снаружи. Мои солдаты вдруг дали волю ликованию и окружили меня, крича как дикари. У меня рука заболела от их пожатий. В совершенном изумлении я узнал, что награжден дубовыми листьями к Рыцарскому кресту.
После первого изумления я покинул дом и стал искать своих павших товарищей. Не было слышно ни звука. Фронт был спокоен. Только на большом расстоянии были видны яркие вспышки. Я едва различал свежие могилы. Не было ни крестов, ни камней, отмечающих места последнего упокоения. Снег был плотно утрамбован и едва выделялся на фоне окружающего пространства. Наши товарищи не должны были быть потревожены. Мы хотели оградить их от вандалов. Снежные хлопья падали с неба и покрывали могилы, которые выглядели как глубокие раны. Мрачное место исчезло. Милостивый Господь закрыл шрамы. Я не чувствовал облегчения от этого преображения. Здесь покоился и тот солдат, который утром предупредил меня о русских снайперах. Без его предупреждения я, наверное, уже лежал бы рядом с ним.
Меня вызвали в ставку фюрера, и спустя двадцать четыре часа я уже вылетел из Полтавы в Винницу. Ставка отличалась своей простотой. Первое, что я сделал, – попросил позвонить по телефону своей жене в Берлин. Звонок был сделан через несколько минут, и я ощутил огромную радость от возможности поговорить со своей женой и нашими детьми.
После завершения телефонного разговора меня провели к Адольфу Гитлеру, который радушно приветствовал меня, вручил мне награду и предложил сесть. Более часа я выслушивал, какие усилия предпринимаются в тылу и на полях сражений. Трагедия Сталинграда, как мне показалось, легла на фюрера тяжелой ношей, но я с облегчением отметил, что, возвращаясь к событиям, связанным с гибелью 6-й армии, Гитлер не осудил ни одного офицера, сражавшегося под Сталинградом. Фюрер был серьезно озабочен беспрерывными авианалетами на Германию, и у меня было ощущение, что особенно его угнетали страдания немецкого гражданского населения. Гитлер производил впечатление физически крепкого человека; его голос был спокоен, а его оценки ситуации на фронте – реалистичными и весьма уместными. Он не делал никаких прогнозов, но знал, что война продлится долгое время. Он считал своим самым заклятым врагом Черчилля.