Немецкий детектив
Шрифт:
— Ну что ты так расстраиваешься? — сказал Шмельц, лицо которого заливал пот. — Ты все воспринимаешь слишком мрачно!
— Слишком мрачно? — Тириш был взбешен. — Ты не выполняешь того, что обещал Шрейфогелю, а у того ходы к Борнекампу. А для Борнекампа, милый мой, наши сто миллионов ничего не значат. Захочет — враз проглотит… И не поперхнется! И все только потому, что ты вечно опаздываешь.
— Не отчаивайся, все будет в порядке, — неожиданно решительно заявил Шмельц.
— Но как? Печатные машины не остановишь!
— Завтра настанет наша очередь. Во имя святых принципов, основы нашего общества, которые должны победить.
— А ты не пьян? — заботливо спросил Тириш. — Что ты задумал?
— Сейчас я приглашу на танец Сузанну Вардайнер, — заявил Анатоль. — И попытаюсь окружить ее теплом и лаской!
Тириш потянулся за бокалом, допил его и в отчаянии простонал:
— Когда же ты перестанешь провоцировать Вардайнера?
— Это не провокация, а эффектный жест! Нечто вроде трубки мира! — продекламировал Анатоль.
Примерно в это же время комиссар Циммерман заглянул к своему приятелю и коллеге Кребсу — якобы на чашку кофе. Едва попробовав, тут же спросил:
— Ты сделал для меня список людей, с которыми встречается мой сын?
— Вот он, — после краткого колебания ответил коллега, — но неполный.
Циммерман с непроницаемым лицом изучал список долго и упорно. Потом устало откинулся на спинку кресла.
— Не думай, что они — испорченные и развратные типы, — поспешил утешить Кребс. — Конечно, как и вся нынешняя молодежь, они на все способны, но пока с законом не конфликтуют. Я бы сказал, это элитный кружок юных гомосексуалистов с достаточно высокими интеллектуальными амбициями. Как раз сейчас их лидер — Неннер, тот самый организатор хеппенингов.
— У меня не выходит из головы, что в этом списке рядом с моим сыном — Амадей Шмельц, — задумчиво сказал Циммерман. — Пожалуй, это случайно. Иначе я испугался бы.
Было уже около десяти, когда в Фолькс-театре по окончании полуфинала освободили танцевальную площадку для гостей. Анатоль Шмельц направился к столику «Мюнхенских вечерних вестей».
Петер Вардайнер, неустанно наблюдавший за залом, удивленно воскликнул:
— Да этот тип…
Бургхаузен молниеносно отреагировал:
— Ради Бога, Вардайнер, только без скандала! У нас и так неприятностей по горло.
— Я не ищу скандала, но боюсь, что его хочет спровоцировать Шмельц, — ответил Вардайнер, стараясь не встречаться взглядом с женой.
Анатоль Шмельц на подламывающихся от слабости ногах добрался наконец к столу конкурентов и обозначил поклон.
— Не возражаете?
Потом склонился гораздо ниже с преувеличенной учтивостью перед Сузанной.
— Могу я пригласить вас…
— Моя жена не танцует, — отрезал Вардайнер, чувствуя, что нужно добавить: «со всяким…» Но произнес совсем другое, тоже достаточно ясное: — Сейчас не танцует!
— За одним исключением. — Фрау Сузанна с улыбкой встала. — С доктором Шмельцем — когда угодно!
И, не обращая внимания на пораженного супруга, шагнула к сияющему Анатолю, взяла его под руку и вышла на паркет.
— Господи, Сузанна, — признался тот с облегчением, — ты даже не знаешь, как я тебе благодарен!
— Благодарен? За что? — спросила она голосом нежным и хрупким. — Что уберегла от скандала и тебя, и себя? Что тебе в голову взбрело? Ты что, не знаешь, что Вардайнер тебя терпеть не может, не в состоянии простить тебе историю со мной?
— Я должен был это сделать, — сказал Шмельц.
— Это, конечно, благородно с твоей стороны. Но и довольно глупо, — засмеялась Сузанна. — Не ожидала от тебя ни того, ни другого. Ты меня удивляешь.
В это ж время в полицай-президиум прямо с ужина у земельного министра юстиции прибыл генеральный прокурор доктор Гляйхер. Там он официально потребовал представить документы, касающиеся происшествия на Нойемюлештрассе в пятницу вечером.
Встретил его инспектор Фельдер, который представился как заместитель Циммермана. Все материалы он разложил на столе в зале заседаний. Приготовил и два блокнота, пять тщательно отточенных карандашей и пепельницу, хотя известно было, что Гляйхер не курит. Стояли там даже бутылка минеральной и два стакана.
— Благодарю. — Высокий гость подал Фельдеру руку. — Я хочу только сориентироваться — ничего больше.
Фельдер остался стоять, словно в боевой готовности исполнить пожелания высокого гостя, за его спиной. Этого расстояния было вполне достаточно — зрение у Фельдера было отличное.
Разговор инспектора Фельдера с комиссаром Циммерманом, состоявшийся спустя два часа:
Фельдер: Генеральный прокурор, как обычно, был предельно педантичен, не пропустил ни одной бумажки, прочел все протоколы, мне пришлось пояснить ему все подробности.
Только раз он что-то записал и довольно подробно: донесения из папки «С», где собраны данные о подозреваемых. Если я верно заметил, речь шла о донесении по слежке за Вардайнером и Файнер. Конкретно — об их пребывании в квартире Гольднера. Я сказал об этом коллеге фон Готе.
Циммерман (задумчиво): Ну ладно. — Дайте-ка мне это донесение. Что в нем могло быть такого интересного?
Фельдер: Не знаю, но, похоже, знает генеральный прокурор. Он был очень доволен и перед уходом сказал мне: «Хорошая работа, отличная слежка. Передайте это своему начальнику!»
Циммерман: Я многое дал бы, чтобы узнать, что же Гляйхер имеет в виду.
Анатоль Шмельц, держа в объятиях Сузанну Вардайнер, носился по паркету. Хорошим танцором назвать его было нельзя. Но тут достаточно было держаться подальше от остальных и переступать в такт.
— Ты же знаешь, я уважаю твоего мужа, — откровенничал он, склоняясь к ее уху. — Он великий журналист. И, кроме того, завидую ему из-за тебя. Чего ему не хватает, чтобы жить спокойно и счаотливо? А он все время создает какие-то проблемы!