Немецкий мальчик
Шрифт:
По сравнению с немецкими городами Лондон почти не пострадал и казался побитым войной, словно молью. Выходит, все попытки немцев защититься были напрасны. Хорошо хоть люди не знали, как мало достигнуто! Неужели фотоотчеты о блицкриге — фальшивка?
Улицы и дороги постепенно срослись в город. Лондон заглатывал поезд. Состав въехал на виадук, и вагоны оказались на одном уровне с верхними этажами домов. Мимо Штефана проплыла вереница английских кухонь и гостиных: вот мужчина в майке и спущенных подтяжках бреется у осколка зеркала; вот дети скачут на диване; вот девушка лежит
На вокзале Чаринг-Кросс Штефан прошел через турникет и оказался на улице. В Лондоне было теплее, чем в Кенте, а в небе экзотичной синевы над яркими автомобильными фарами и витринами верещали птицы, и лондонский шум чем-то напоминал лесной. У поврежденных зданий стояли леса и подпорки — дома готовили к ремонту. Всюду чувствовались порядок и надежда.
Штефан миновал стоянку для велосипедов, лошадь, запряженную в телегу, мальчишку-газетчика и, не зная куда идти, влился в поток прохожих. Он пересек большую площадь с фонтанами, каменными львами и статуей на высокой колонне. Площадь казалась знакомой: Штефан словно попал на картину, которую видел сотни раз.
С трудом склеивая английские слова, Штефан спросил, как пройти в Риджентс-парк: впервые за много месяцев он думал по-немецки. Мужчина объяснил, показал на ружье и сделал замечание. Как превращаться в сжатую пружину, Штефан не забыл, — мужчина испуганно попятился и зашагал восвояси.
Штефан еще дважды расспрашивал прохожих, прежде чем отыскал дом миссис Брайон. Вилла с величественным подъездом спряталась среди запущенного сада, на неопрятной лужайке стояла непонятная фигура, похожая на изъеденную морем скалу, такая же мрачная и потерянная, как Штефан. Ее всю исписали, а кто-то мелом нарисовал на ней обнаженную девушку с большой грудью. Разве можно так издеваться над брошенной статуей? Штефан рукавом стер похабную картинку, но призрак обнаженной девицы остался.
У подъезда стоял добрый десяток урн, несколько велосипедов и колясок. На разбитой гравийной дорожке валялись игрушки. Выбитые окна изнутри заколотили досками, почти во всех уцелевших горел свет, а на двери поблескивали новенькие кнопки звонков. У каждой написали номер квартиры, с первой по восьмую, и имена жильцов. Имя миссис Брайон среди них не значилось.
Рядом со старым медным звонком на стене было написано: «П. Фейрхевен и О. Лейн», и Штефан позвонил. В глубине дома раздалась трель, через пару минут заскрипела дверь. Выглянула женщина в очках и с любопытством склонила голову набок, точно мышка.
— Слушаю вас, молодой человек.
— Мне нужна миссис Брайон, — медленно проговорил он, лихорадочно соскребая со дна памяти английские слова, и протянул женщине потрепанную визитку.
— Ох, вы сильно опоздали! Миссис Брайон в Вайоминге, она уже много лет здесь не живет. Могу я узнать ваше имя? — Судя по выговору, женщина была американкой. Ее жесткие рыжие волосы поредели, лоб блестел в безжалостном свете голой лампочки.
— Меня зовут Штефан Ландау.
— Пикси, дорогая,
— Милый юноша спрашивает Фрэнки Брайон, — прокричала в ответ Пикси.
— Фрэнки в Америке! — гаркнула невидимая женщина.
— Знаю, Олли, и уже сказала. Не ори, я веду гостя к нам. — Пикси повернулась к Штефану: — У меня где-то есть адрес Фрэнки, хотя мне он уже много лет без надобности. От Франчески весточки не дождешься, да и я сама не из писательниц! — Пикси усмехнулась, и ее пожелтевшие верхние резцы прикусили нижнюю губу.
Штефан проследовал за Пикси в комнату, забитую мебелью. Мужчина с бирюзовой сигаретой в зубах повернулся к ним, но пробраться к нему было невозможно.
— А вот и наш гость! — радостно объявила Пикси и повела Штефана по тропке, змеившейся между столами, скамеечками для ног, фарфоровыми фигурками животных, торшерами и магазинными полками к современным твидовым креслам, очевидно, для хозяина и хозяйки, по разные стороны от электрического камина. В комнате было очень светло и душно. Пахло позавчерашней говядиной.
— Смотри, Пикси, у мальчишки ружье! — вскочив, весело воскликнул мужчина. Этот голос Штефан и слышал у подъезда — женский.
Фланелевые брюки и рубашка с закатанными рукавами сидели на большегрудой узкобедрой Олли как влитые и очень ей шли. У нее была короткая густая шевелюра цвета перец с солью. Олли подперла локоть ладонью и курила сигарету, крепко держа ее длинными пальцами в пятнах табака.
— Какая милая вещица — ну, ружьишко твое! Поставь его у приемника. Мы же не хотим, чтоб оно выстрелило и убило старика Ривера со второго этажа. — Олли пожала Штефану руку. — Я Оливия Лейн. — Лицо морщинистое, массивные челюсти, но кожа здоровая, и ясные карие глаза. — Боже, такой милый мальчик, и серебро носит! — Очевидно, она имела в виду медальон. — Ну и сюрприз! Милый, чем тебя угостить? Что предпочитаешь? Виски? Джин?
Розоволицая Пикси похлопала по стулу и, когда Штефан сел, стала перебирать бумаги на секретере.
— Откуда ты знаешь Франческу Брайон?
— Она дружила с моей матерью, — соврал Штефан. Ложь по-прежнему сочинялась сама собой, а вот английский подводил. — Из-за войны они потерять… потеряли друг друга. Мама говорить… говорила мне, что миссис Брайон в Америке, но я забывал… забыл, а сейчас вспомнил. Можно закурить? У вас есть зажигалка? — Штефан вытащил сигареты Джорджа.
— Боже мой, «Плейерс»! — обрадовалась Пикси, когда Штефан предложил ей сигарету. — Оливия держит только русские.
Она протянула Штефану спички, и он дал прикурить ей, а потом закурил сам. Сразу полегчало.
— В Лондоне живет человек, которого мама хочет разыскать. Она говорит, что он дружит с миссис Брайон, поэтому я и прийти… пришел. Человека зовут Майкл Росс.
— Ха! — Оливия хлопнула себя по бедру. — Вот так дела! Твоя мама не в курсе, что Фрэнки заграбастала Еврейчика? Пикси, милая, ты же помнишь Еврейчика, ну, Майкла Росса? Душка, просто душка, глядя на него, мы все слюни пускали, но дотащить его до алтаря удалось одной Франческе.