Немеркнущая звезда. Часть 3
Шрифт:
По своей же простоте и доверчивости он был прямолинеен и однобок с людьми, увы, и как ребёночек малый делил всех на “плохих” и “хороших”. На тех, кто ему очень нравился, соответственно, а кто нет. Потому что первые “гладили его по головке” и пели осанну, тянули вверх по карьерной лестнице, льстили и раболепствовали, а вторые были холодными и колючими с ним, неприветливыми и немногословными. Значит – “плохими”, значит “врагами” ему, чего на самом-то деле и не было в действительности.
Именно из-за этой своей однобокости и простоты, и неумения разбираться в людях ему крайне сложно было общаться, работать, “дружить” с такими скользкими и двуличными типами, как Ю.В.Андропов и А.Н.Яковлев например, патологическими интриганами и лицемерами, у которых-то как раз в душах было такое болото
Потому-то и использовали они его по-максимуму в своих целях; а потом задницу им пошло вытерли, когда срок подошёл, и выбросили вон за ненадобностью.
Это ведь по тайной указке Яковлева, скорее всего, вожака-вдохновителя тёмных сил в окружении Горбачёва, смотрящего от Сиона, спустили на него Ельцина осенью 1987-го года. Потому что был Егор Кузьмич, несмотря на свою природную простоту, Коммунист с большой буквы, другим членам ЦК не чета, был Велико-державником сталинского типа, каких ещё поискать, и обладал громадным авторитетом в партии, что немаловажно, к кому прислушивались на Пленумах и на Съездах, кто мог за собой повести. А главное – что понимать уже начал, по-видимому, покрутившись какое-то время на вершине власти в Москве, что реально в стране и со страной происходит, и куда ведёт, или привести может так называемая перестройка.
За это его быстренько и слили в конце 80-х годов – прозревшего-то. Чтобы не мешался, не путался под ногами, непреложного хода Истории своим присутствием не нарушал. И правильно сделали, вероятно. Без мозгов и кругозора широкого, всеохватного, на Вершине власти делать нечего. Как и без команды своей, которой у Лигачёва не было…
Но осенью 1987 года он был ещё очень силён, был, повторимся, вторым человеком в партии и государстве – поэтому-то мужественно принял вызов и, выйдя на трибуну Пленума, публично принялся чихвостить бунтаря Ельцина на чём свет стоит, словесно пинать его как футбольный мячик (про меня, дескать, Борис, ты тут много чего “хорошего” наплёл, спьяну-то, а теперь и про себя самого послушай), заставляя борзого оппонента то и дело ежиться и краснеть, обливаться холодным потом. Всё про него разом вывалил на присутствовавших, на страну, весь негатив, какой у “друга Бориса” (так его тогда Лигачёв во время выступления называл, подчёркнуто-уничижительно) к тому времени как у руководителя накопился. Чем московского градоначальника здорово ославил и опустил в плане имиджа и авторитета.
Однако же больше всего добило перетрусившего Бориса Николаевича выступление кремлёвского кукловода Яковлева, члена Политбюро и “прораба перестройки” по совместительству, который, почувствовав, куда склоняется чаша весов, лукаво поддержал тогда популярного Лигачёва в критике Ельцина, чем последнего окончательно сломал и унизил, надежды и веры лишил, довёл до нервного срыва и помешательства.
Услышав, как и Яковлев его с трибуны пинает, публично открещивается от него, тайный его куратор, опешивший Ельцин понял, что его пошло подставили его “друзья”, надули как пацана, как лоха последнего “развели” прилюдно и дёшево; а теперь “в канаву сливают” как ненужный хлам, как помои кухонные.
Он вышел, оплёванный, на трибуну и попробовал было покаяться и повиниться перед партийными товарищами, дать задний ход, видя, куда ситуация поворачивается, признать ошибки, объяснив дело так, что его-де неправильно поняли, что он-де хотел как лучше. Но всё было тщетно. «Слово – не воробей: вылетело – не поймаешь». Захотел прославиться, Борис Николаевич, героем отчаянным себя показать, удальцом-молодцом бесстрашным?! – хорошо! отлично! чудесно даже!
После провального Пленума оплёванному и отверженному всеми Ельцину стало плохо: силы его покинули, расхотелось жить. И 9 ноября он попадает в больницу: его на «Скорой» срочно привезли в ЦКБ. Официальная версия – сердечный приступ. Реальная же, которую озвучивали потом в своих выступлениях и М.С.Горбачёв, и Н.И.Рыжков, и В.И.Воротников, люди, безусловно, знающие и осведомлённые в околокремлёвских делах, которые не будут врать, придумывать лишнего, – реально Борис Николаевич захотел тогда свести счёты с жизнью, впав в глубочайшую депрессию. Сразу же после Пленума он попытался ножницами вскрыть себе на руках вены.
Вообще же, надо про него сказать, для полноты картины, что был он человек нервный с рождения, крайне неуравновешенный и суицидный. О чём впоследствии и начальник его президентской охраны Коржаков свидетельствовал не раз. В критических ситуациях, не выдерживая нервных нагрузок, он хватался за бритву или за нож с целью покончить с жизнью: охрана в такие моменты от него ни на шаг не отходила, зорко следила за ним…
Но 9 ноября врачам удалось его спасти, вытащить с того света. А уже 11 ноября 1987 года на внеочередном Пленуме МГК КПСС Ельцин повторно каялся и извинялся: теперь уже перед коммунистами-москвичами, – публично ошибки свои признавал и безобразное недавнее поведение – но всё было без толку, всё напрасно, всё на ветер. Большинством голосов он был освобождён от должности первого секретаря МГК, а 18 февраля 1988 года – освобождён и от должности кандидата в члены Политбюро. Его головокружительная партийная карьера на этом закончилась…
Однако ж членом ЦК он всё же остался, – вот в чём вся хитрость-то заключалась и на будущее задел. Его кукловоды тайные не позволили Горбачёву своенравного уральца совсем добить, вышвырнуть вон из партии: он был им нужен.
Поэтому-то, лишившись поста московского градоначальника, опальный Ельцин – вместо того, чтобы уехать послом в Монголию или ещё куда, подальше и пострашней, – странным образом переводится на работу в Госстрой СССР. Становится там первым заместителем Председателя в ранге союзного министра. Понимай: продолжает жить и работать в Москве, чтобы быть под рукой у своих кураторов, быть в перестроечном деле и в теме.
Простодушные москвичи про это ничего не знали, естественно, про такие кремлёвские подковёрные хитросплетения и ходы: что Ельцина хотя и наказали, “выпороли” прилюдно – но не сильно, не смертельно для него; после чего посадили его в запас до лучших времён. В надежде, что они скоро настанут. Столичные жители видели лишь, что их взбалмошного руководителя сняли, наконец, с должности, сняли с треском. И он на какое-то время исчез из вида, с глаз долой. Москвичи и решили, что навсегда – и перекрестились радостно. Поднадоел крикливый Борис Николаевич всем за неполных два года как редька горькая, как некогда и его братья по духу и масонским клубам, и его же подельники по развалу СССР – вонючие Солженицын с Сахаровым, да не к ночи будут помянуты оба. Ведь от них троих, как и от той свиньи из пословицы, «визгу и вони много было, а шерсти – чуть»…
13
Однако же в 1989 году их бывший градоначальник вдруг снова выплыл из небытия на свет Божий – замелькал на политическом небосклоне страны этаким “чёртиком из табакерки”, агрессивным, деловитым и взбалмошным по всегдашней своей манере, “безрассудно-бесстрашным” и пьяным через раз. И принялся пуще прежнего громить на митингах компартию и строй советский, Политбюро, Горбачёва и коммунизм. Сиречь ещё громче, напористее и злее заявлять о себе как о неистовом реформаторе-оппозиционере и главном перестроечнике страны – только уже со стороны как бы, из самой гущи народной: в составе Межрегиональной депутатской группы Верховного Совета СССР и партии «Демократическая Россия».