Немезида

Рот Филип

— Ура, Черчилль!

— …предсказал, что война с Германией может окончиться раньше, чем ожидалось. А у нас в стране, в городе Чикаго, штат Иллинойс, президент Рузвельт, как многие из вас знают, был на съезде Демократической партии выдвинут на четвертый срок.

Тут добрая половина ребят вскочила на ноги с криком:

— Ура! Ура, президент Рузвельт!

Кто-то бешено застучал в один из тамтамов, другой принялся трясти трещоткой.

— А теперь, — сказал мистер Бломбак, когда опять стало тихо, — помня об американцах, которые воюют в Европе и на Тихом океане, и помня о том, что у многих из вас, мальчики, как и у меня, родные несут военную службу, мы споем предпоследнюю на сегодня песню у нашего лагерного костра: "Боже,

благослови Америку". Мы посвятим ее всем, кто сейчас сражается за нашу страну за ее пределами.

После того, как все стоя пропели "Боже, благослови Америку", мальчики развели в стороны руки в бахромчатых рукавах, каждый взялся за плечи двух других, и, раскачиваясь целыми рядами — так, что соседние ряды двигались в разных направлениях, — они затянули "До будущей радостной встречи", гимн товариществу, которым мирно завершался каждый Индейский вечер. Когда эта песня перед разъездом по домам звучала последний раз за лето, у многих глаза были на мокром месте.

Между тем Бакки, единственный из всех, прослезился от "Боже, благослови Америку": нахлынули горькие чувства из-за гибели во Франции его замечательного друга. Бакки на протяжении всего вечера старался, как только мог, следить за происходящим у костра и прислушиваться к тихим комментариям Дональда, но по-настоящему он мог думать только о смерти Джейка и о жизни Джейка, обо всем, чего он мог бы добиться, останься он жив. Пока мальчики охотились на Великого Медведя, он вспоминал соревнования между колледжами штата весной сорок первого, когда Джейк установил рекорд не только Панцеровского, но и всех колледжей страны, толкнув ядро на пятьдесят шесть футов три дюйма. "Как вам это удалось?" — спросил его репортер из "Ньюарк стар-леджер". Широко улыбаясь — и поблескивая в сторону Бакки призом с крохотной бронзовой фигуркой толкателя ядра, застывшего в момент вылета из руки тяжелого шара, — Джейк объяснил ему. "Проще простого, — сказал он, подмигнув. — Левое плечо поднять высоко, правое еще выше, правый локоть еще-еще выше, правую кисть совсем высоко. Такая вот метода. Если ей следовать, оно само полетит куда нужно". Проще простого. Для Джейка все было проще простого. Он конечно же толкал бы ядро на Олимпийских играх, женился бы после демобилизации на Эйлин, получил бы тренерскую работу в колледже… С таким талантищем — кто бы его остановил?

Костер перед нами пылает, А звезды на небе сияют. Все вместе, друзья, Одна мы семья, Деревья большие вокруг наш покой охраняют. И прежде чем все мы ко сну отойдем, Давайте же песню о дружбе споем, Чтоб мы не забыли Об Индиан-Хилле До будущей радостной встречи.

После прощальной песни ребята парами двинулись следом за своими вожатыми вниз по склону, огибая догорающий костер, который двое младших вожатых остались тушить. В руках у мальчиков мерцали, вспыхивали, пропадали в лесной тьме фонарики, время от времени кто-нибудь издавал боевой клич, и некоторые из младших, закутанных в одеяла и все еще завороженных зрелищем костра, ликующе вопили: "Хау! Хау! Хау!" Другие, наводя фонарики себе на лицо снизу вверх, гримасничали и таращили глаза, изображали из себя чудовищ, чтобы последний разок попугать друг друга перед концом Индейского вечера. Еще чуть ли не час от коттеджа к коттеджу носились, словно отражаясь эхом, детский смех и хихиканье, и даже когда все уже спали, в лагере еще чувствовался запах древесного дыма.

Шесть безмятежных дней спустя — лучших дней в лагере за весь сезон, дней, когда повсюду щедро разливался золотой июльский свет, великолепных горных летних дней, неотличимых друг от друга, —

в три часа ночи кто-то рывками, судорожно, как будто ноги были закованы в цепи, проковылял в уборную коттеджа "Команчей". Кровать Бакки была в конце ряда как раз у стены уборной, и он проснулся оттого, что услышал, как там кого-то рвет. Он нашарил под кроватью очки и оглядел спальню, чтобы понять, кто это. Пустовала кровать Дональда. Бакки встал и, приблизив губы к двери уборной, тихо произнес: — Это Бакки. Тебе нужна помощь?

— Что-то не то съел, — слабым голосом ответил Дональд. — Ничего, я приду в норму.

Но вскоре его опять стало выворачивать, и Бакки, сидя в пижаме на краешке кровати, ждал, пока Дональд выйдет.

Гэри Вайсберг, который спал рядом с Бакки, проснулся и, увидев, что Бакки сидит, приподнялся на локтях.

— Что случилось? — шепотом спросил он.

— Дональд. С животом нехорошо. Спи, не волнуйся.

Когда Дональд появился наконец в дверях уборной, Бакки одной рукой взял его под локоть, другой обхватил за талию и так довел до кровати. Он помог ему лечь и измерил его пульс.

— Нормальный, — прошептал Бакки. — Как себя чувствуешь?

— Слабость, — ответил Дональд, не открывая глаз. — Знобит.

Бакки приложил руку ко лбу Дональда и почувствовал, что лоб горячий.

— Давай отведу тебя в изолятор. Озноб, лихорадка. Пусть медсестра тебя осмотрит.

— Ничего, я приду в норму, — сказал Дональд слабым голосом. — Просто надо выспаться.

Но утром Дональд не смог даже встать, чтобы почистить зубы. Бакки опять пощупал его лоб и сказал:

— Мы с тобой сейчас пойдем в изолятор.

— Грипп, наверно, — сказал Дональд. — Нырял в холодную погоду. — Он попытался улыбнуться. — А вы ведь говорили, что не надо.

— Может быть, это простуда. Но температура у тебя держится, и тебе надо лечь в изолятор. Болит что-нибудь?

— Голова.

— Сильно?

— Довольно-таки.

Все обитатели коттеджа, кроме Дональда и Бакки, пошли завтракать. Чтобы не тратить время на переодевание, Бакки помог Дональду надеть поверх пижамы купальный халат, чтобы довести его в шлепанцах до маленького медпункта, расположенного около входа в лагерь. Там должна была дежурить одна из двух медсестер Индиан-Хилла.

— Дай помогу тебе встать, — предложил Бакки.

— Я сам, — сказал Дональд. Но, попытавшись встать, не сумел этого сделать и, изумленный, повалился обратно на кровать.

— Нога, — сказал он.

— Какая нога? Обе ноги?

— Правая. Вся онемела.

— Тебя надо будет отвезти в больницу.

— Почему я не могу стоять? — Голос Дональда внезапно дрогнул от страха. — Что с моей ногой?

— Не знаю, — сказал ему Бакки. — Врачи все выяснят и опять поставят тебя на ноги. Потерпи немного. Успокойся. Я вызову "скорую".

Он со всех ног побежал вниз по склону к кабинету мистера Бломбака, думая: "Алан, Херби, Ронни, Джейк — неужели мало? Теперь еще и Дональд?"

Директор лагеря был в столовой — завтракал вместе с детьми и вожатыми. Перейдя в помещении с бега на шаг, Бакки увидел мистера Бломбака на его обычном месте за центральным столом. Утро было из тех, самых любимых всеми в лагере, когда на завтрак подавали блинчики и в столовой стоял густой аромат кленового сиропа, обильно лившегося в тарелки.

— Мистер Бломбак, — тихо сказал он. — Не могли бы вы на минутку выйти? Срочное дело.

Мистер Бломбак встал, они вышли из столовой, и, когда они отдалились от нее на несколько шагов, Бакки сказал:

— Похоже, что у Дональда Каплоу полиомиелит. Он в постели. Одна нога парализована. Головная боль, лихорадка, и ночью его рвало. Надо вызвать "скорую".

— Нет, "скорая" тут всех переполошит. Я отвезу его в больницу на своей машине. Вы уверены, что это полио?

— Его правая нога парализована, — ответил Бакки. — Он не может на нее встать. Болит голова. Страшная слабость. Разве это не похоже на полио?