Немезида
Шрифт:
— Даже не знаю, смеяться мне или плакать. Мой Юджин…
— Смейся, — сказал он, смеясь.
— Ну конечно, я страшно рада за тебя, дорогой мой, — сказала она, — но как бы мне хотелось, чтобы твоя мама дожила до этого дня. Дожила и увидела, каким мужчиной стал ее сын. Как бы мне хотелось, чтобы дедушка был жив. Он бы порадовался за своего мальчика. Был бы горд. Дочь доктора Стайнберга.
— Я бы тоже очень хотел, ба, чтобы он был сейчас с нами. Я о нем часто тут вспоминаю, — сказал Бакки. — Я вчера о нем подумал, когда прыгал в воду с вышки. Вспомнил, как он в бассейне научил меня
— Еще бы, разумеется. Обо мне не беспокойся. Эйнеманы очень заботливы, да я и сама на многое годна. Юджин, я должна тебе кое-что сказать. В Уикуэйике тридцать новых случаев полио. В городе семьдесят девять только за последний день. Девятнадцать умерло. Все это рекордные цифры. И были новые случаи на твоей спортплощадке. Мне звонила Селма Шенкман. Сказала мне, кто из мальчиков, я записала.
— Кто, бабушка?
— Сейчас, дай возьму очки. И найду эту бумажку.
За ним к телефонной будке уже выстроилась очередь из вожатых, и он жестом показал им через стекло, что ему нужно еще несколько минут. Дожидаясь имен, он боялся их услышать. Ну зачем калечить детей, думал он. Кто придумал такую болезнь, которая оставляет детей калеками? Зачем губить наших детей, незаменимых, лучших на свете?
— Юджин?
— Да, я слушаю.
— Хорошо. Вот, я нашла имена. Госпитализированы Билли Шизер и Эрвин Франкел. И один умер.
— Кто?
— Мальчик по имени Рональд Граубард. Заболел и умер в те же сутки. Ты его знал?
— Знал, ба, конечно. И по спортплощадке, и по школе. Я их всех знаю. Ронни умер… В голове не укладывается.
— Жаль, что приходится тебе сообщать такие вещи, — сказала бабушка, — но я подумала, ты был с этими мальчиками так близок, что не надо скрывать это от тебя.
— Правильно подумала. Конечно, я хочу все знать.
— Кое-кто у нас в городе требует ввести в Уикуэйике карантин. Из мэрии доходят слухи, что, может быть, введут, — сказала она.
— Карантин во всем Уикуэйике?
— Да. Закрыть весь район, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. Забаррикадировать по границе с Ирвингтоном и Хиллсайдом, дальше по Хоторн-авеню и Элизабет-авеню. Так сегодня пишут в вечерней газете. Даже карту напечатали.
— Но ведь там десятки тысяч жителей, им на работу надо ходить. Не могут же просто так взять и запереть людей, правда?
— Положение серьезное, Юджин. Люди взбудоражены. Люди в ужасе. Все боятся за своих детей. Как хорошо, что ты уехал. Шоферы автобусов на восьмой и четырнадцатой линиях говорят, что не будут ездить в Уикуэйик без защитных масок. Некоторые вообще отказываются туда ездить. Почтальоны не хотят разносить там почту. Водители, которые развозят товары по магазинам, которые везут бензин на заправочные станции, тоже не желают там оказываться. Кто едет на машине насквозь, закрывают окна наглухо в любую жару. Антисемиты говорят, там потому полиомиелит, что живут одни евреи. Вся беда от евреев — вот почему в Уикуэйике центр эпидемии и вот почему евреев надо изолировать. Некоторые разговаривают так, будто думают, что лучший способ избавиться от полио — это сжечь Уикуэйик со всеми евреями. Очень много сейчас враждебности,
— Да, похоже, плохо дело, — сказал он, бросая в щель последнюю монетку.
— И еще, Юджин, чуть не забыла. Конечно, они закрывают все спортплощадки. С завтрашнего дня. Не только на Чанселлор, но и по всему городу.
— Да? Но ведь мэр настаивал, чтобы они были открыты.
— Это в сегодняшней вечерней газете. Все места массового скопления детей закрываются. Вот газета передо мной. Детям до шестнадцати лет запрещается ходить в кино. Городской бассейн прекращает работу. Публичная библиотека со всеми филиалами — тоже. Пасторы закрывают воскресные школы. Это все написано в газете. Если положение не улучшится, может быть задержка с открытием школ. Дай прочту тебе начало: "Не исключено, что государственные школы…"
— А про спортплощадки отдельно что-нибудь говорится?
— Нет. Они просто в списке того, что мэр закрывает.
Выходит, если бы он на несколько дней задержался в Ньюарке, ему не пришлось бы увольняться. Его просто отпустили бы на все четыре стороны, он мог бы делать что хочет, ехать куда хочет. Если бы он остался, ему не пришлось бы звонить О'Гаре и выслушивать от него то, что он выслушал. Если бы он остался, ему не пришлось бы бросать своих ребят и потом всю жизнь оглядываться на этот непростительный поступок.
— Вот. Вот заголовок, — сказала бабушка. — "Свежие данные о случаях полио в городе. Мэр закрывает объекты". Послать тебе заметку, мой милый? Вырезать?
— Нет, не надо. Бабушка, тут вожатые ждут очереди позвонить, к тому же у меня мелочь закончилась. Больше не могу говорить. До свидания, будь здорова.
Марсия ждала его у входа в столовую, и в свитерах, потому что стало не по-летнему холодно, они скользнули на берег, там нашли каноэ и поплыли сквозь поднимающийся туман, нарушая тишину только плеском весел. Обогнув остров, они пристали к дальнему берегу и вытащили каноэ. Марсия взяла с собой одеяло. Он помог ей развернуть его и расстелить на прогалине.
— Что случилось? — спросила она. — Что с тобой?
— Новости от бабушки. В Ньюарке семьдесят девять новых случаев за день. В Уикуэйике — тридцать. Три новых случая на спортплощадке. Двое госпитализированы, один скончался. Ронни Граубард. Быстрый, смекалистый, заводной мальчишка — и умер.
Марсия взяла его за руку.
— У меня нет слов, Бакки. Это ужасно.
Он сел на одеяло, она рядом с ним.
— У меня тоже нет слов, — сказал он.
— Может быть, пора закрыть спортплощадку?
— Уже закрыли. Все площадки закрыли.
— Когда?
— С завтрашнего дня. Бабушка говорит, распоряжение мэра.
— По-моему, правильно. Их давно надо было закрыть.
— Я должен был там остаться, Марсия. Пока спортплощадка работала, я не должен был уезжать.
— Но ты только вчера сюда приехал.
— Я их бросил. И прибавить к этому нечего. Факт есть факт. Бросил.
Он привлек ее к себе на одеяле.
— Полежим вместе, — сказал он. — Вот так — хорошо?