С розовой пеной усталости у мягких губЯростно волны зеленые роет бык,Фыркает, гребли не любит – женолюб,Ноша хребту непривычна, и труд велик.Изредка выскочит дельфина колесоДа повстречается морской колючий еж,Нежные руки Европы, – берите всё,Где ты для выи желанней ярмо найдешь?Горько внимает Европа могучий плеск,Тучное море кругом закипает в ключ,Видно, страшит ее вод маслянистый блеск,И соскользнуть бы хотелось с шершавых круч.О, сколько раз ей милее уключин скрип,Лоном широкая палуба, гурт овецИ за высокой кормою мельканье рыб, –С нею безвесельный дальше плывет гребец.1922
«Холодок щекочет темя…»
Холодок щекочет темя,И нельзя признаться вдруг, –И меня срезает время,Как
скосило твой каблук.Жизнь себя перемогает,Понемногу тает звук,Всё чего-то не хватает,Что-то вспомнить недосуг.А ведь раньше лучше было,И пожалуй, не сравнишь,Как ты прежде шелестила,Кровь, как нынче шелестишь.Видно, даром не проходитШевеленье этих губ,И вершина колобродит,Обреченная на сруб.1922
«Как растет хлебов опара…»
Как растет хлебов опара,Поначалу хороша,И беснуется от жаруДомовитая душа.Словно хлебные СофииС херувимского столаКруглым жаром налитыеПоднимают купола.Чтобы силой, или ласкойЧудный выманить припек,Время – царственный подпасок –Ловит слово-колобок.И свое находит местоЧерствый пасынок веков –Усыхающий довесокПрежде вынутых хлебов.1922
«Я не знаю, с каких пор…»
Я не знаю, с каких порЭта песенка началась –Не по ней ли шуршит вор,Комариный звенит князь?Я хотел бы ни о чемЕще раз поговорить,Прошуршать спичкой, плечомРастолкать ночь – разбудить.Раскидать бы за стогом стог,Шапку воздуха, что томит;Распороть, разорвать мешок,В котором тмин зашит.Чтобы розовой крови связь,Этих сухоньких трав звон,Уворованная нашласьЧерез век, сеновал, сон.1922
«Я по лесенке приставной…»
Я по лесенке приставнойЛез на всклоченный сеновал, –Я дышал звезд млечных трухой,Колтуном пространства дышал.И подумал: зачем будитьУдлиненных звучаний рой,В этой вечной склоке ловитьЭолийский чудесный строй?Звезд в ковше Медведицы семь,Добрых чувств на земле пять,Набухает, звенит темьИ растет и звенит опять.Распряженный огромный возПоперек вселенной торчит.Сеновала древний хаосЗащекочет, запорошит…Не своей чешуей шуршим,Против шерсти мира поем.Лиру строим, словно спешимОбрасти косматым руном.Из гнезда упавших щегловКосари приносят назад, –Из горящих вырвусь рядовИ вернусь в родной звукоряд.Чтобы розовой крови связьИ травы сухорукий звонРаспростились: одна скрепясь,А другая – в заумный сон.1922
«Ветер нам утешенье принес…»
Ветер нам утешенье принес,И в лазури почуяли мыАссирийские крылья стрекоз,Переборы коленчатой тьмы.И военной грозой потемнелНижний слой помраченных небес,Шестируких летающих телСлюдяной перепончатый лес.Есть в лазури слепой уголок,И в блаженные полдни всегда,Как сгустившейся ночи намек,Роковая трепещет звезда.И с трудом пробиваясь вперед,В чешуе искалеченных крыл,Под высокую руку беретПобежденную твердь Азраил.1922
Московский дождик
Он подает, куда как скупо,Свой воробьиный холодок –Немного нам, немного купам,Немного вишням на лоток.И в темноте растет кипенье –Чаинок легкая возня,Как бы воздушный муравейникПирует в темных зеленях.Из свежих капель виноградникЗашевелился в мураве, –Как будто холода рассадникОткрылся в лапчатой Москве!1922
Век
Век мой, зверь мой, кто сумеетЗаглянуть в твои зрачки,И своею кровью склеитДвух столетий позвонки?Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещей,Захребетник лишь трепещетНа пороге новых дней.Тварь, покуда жизнь хватает,Донести хребет должна,И невидимым играетПозвоночником волна.Словно нежный хрящ ребенкаВек младенческий земли.Снова в жертву, как ягненка,Темя жизни принесли.Чтобы вырвать век из плена,Чтобы новый мир начать,Узловатых дней коленаНужно флейтою связать.Это век волну колышетЧеловеческой тоской,И в траве гадюка дышитМерой века золотой.И еще набухнут почки,Брызнет зелени побег,Но разбит твой позвоночник,Мой прекрасный жалкий век!И с бессмысленной улыбкойВспять глядишь, жесток и слаб,Словно зверь, когда-то гибкий,На следы своих же лап.Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещейИ горящей рыбой мещетВ берег теплый хрящ морей.И с высокой сетки птичьей,От лазурных влажных глыбЛьется, льется безразличьеНа смертельный твой ушиб.1922
Нашедший подкову
Глядим на лес и говорим:– Вот лес корабельный, мачтовый,Розовые сосны,До самой верхушки свободные от мохнатой ноши,Им бы поскрипывать в бурю, одинокими пиниямиВ разъяренном безлесном воздухе.Под соленой пятою ветра устоит отвес, пригнанный к пляшущей палубе,И мореплаватель,В необузданной жажде пространства,Влача через влажные рытвины хрупкий прибор геометра,Сличит с притяженьем земного лонаШероховатую поверхность морей.А вдыхая запахСмолистых слез, проступивших сквозь обшивку корабля,Любуясь на доски,Заклепанные, слаженные в переборкиНе вифлеемским мирным плотником, а другим –Отцом путешествий, другом морехода, –Говорим:– И они стояли на земле,Неудобной, как хребет осла,Забывая верхушками о корнях,На знаменитом горном кряже,И шумели под пресным ливнем,Безуспешно предлагая небу выменять на щепотку солиСвой благородный груз.С чего начать?Всё трещит и качается.Воздух дрожит от сравнений.Ни одно слово не лучше другого,Земля гудит метафорой,И легкие двуколкиВ броской упряжи густых от натуги птичьих стайРазрываются на части,Соперничая с храпящими любимцами ристалищ.Трижды блажен, кто введет в песнь имя;Украшенная названьем песньДольше живет среди других –Она отмечена среди подруг повязкой на лбу,Исцеляющей от беспамятства,Слишком сильного одуряющего запаха –Будь то близость мужчины,Или запах шерсти сильного зверя,Или просто дух чобра, растертого между ладоней.Воздух бывает темным, как вода, и всё живое в нем плавает, как рыба.Плавниками расталкивая сферу,Плотную, упругую, чуть нагретую, –Хрусталь, в котором движутся колеса и шарахаются лошади,Влажный чернозем Нееры, каждую ночь распаханный зановоВилами, трезубцами, мотыгами, плугами.Воздух замешен так же густо, как земля:Из него нельзя выйти, в него трудно войти.Шорох пробегает по деревьям зеленой лаптой.Дети играют в бабки позвонками умерших животных.Хрупкое летоисчисление нашей эры подходит к концу.Спасибо за то, что было:Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете.Эра звенела, как шар золотой,Полая, литая, никем не поддерживаемая,На всякое прикосновение отвечала «да» и «нет».Так ребенок отвечает:«Я дам тебе яблоко» или: «Я не дам тебе яблока».И лицо его точный слепок с голоса, который произносит эти слова.Звук еще звенит, хотя причина звука исчезла.Конь лежит в пыли и храпит в мыле,Но крутой поворот его шеиЕще сохраняет воспоминанье о беге с разбросанными ногами,Когда их было не четыре,А по числу камней дороги,Обновляемых в четыре смены,По числу отталкиваний от земли пышущего жаром иноходца.
Так
Нашедший подкову сдувает с нее пыльИ растирает ее шерстью, пока она не заблестит,ТогдаОн вешает ее на пороге,Чтобы она отдохнула,И больше уж ей не придется высекать искрыиз кремня.Человеческие губы, которым большенечего сказать,Сохраняют форму последнего сказанного слова,И в руке остается ощущенье тяжести,Хотя кувшиннаполовину расплескался,пока его несли домой.То, что я сейчас говорю, говорю не я,А вырыто из земли, подобно зернам окаменелойпшеницы.Однина монетах изображают льва,Другие –голову.РазнообразныеМедные, золотые и бронзовые лепешкиС одинаковой почестью лежат в земле.Век, пробуя их перегрызть,Оттиснул на них свои зубы.Время срезает меня, как монету,И мне уже не хватает меня самого…1923