Немного о потерянном времени
Шрифт:
— Вы как-то засиделись, мои дорогие, — проходит мимо стола, целуя отца в висок и меня в макушку. — Все, пришла злая мать и изгоняет вас с кухни. Бегом оба в душ и спать. Завтра продолжите ваши посиделки на даче, — и хоть мама и звучит спокойно, но в глазах ее и жестах заметна печаль.
Но она ничего воспитательного и назидательного нам не скажет, потому что мы имеем право косячить и тупить так, как нам того хочется. Мы же не спрашивали совета? Вот мама и ждет.
А когда я после душа заваливаюсь в пахнущую лавандой постель, то вместо сна ко мне вдруг
Да, мелкий наш начал свой жизненный путь в таком дерьме, что никто не удивлен его настороженности, дикости и звериным повадкам.
Но удивительное дело, мой отец — гений, красавец, молодец и умница, до сих пор настолько не уверен в себе. Как так-то? Уж сколько лет прошло с беспомощного детства?
А я, раздолбай, скорый на безумные решения? Я — уверен?
Вот так и выходит, что в себе и в адеквате у нас в семье только мама, которая занимается своим ментальным здоровьем последние лет восемь. А мужики как на подбор — психи и истерички, да.
И мне пора бы может повзрослеть, а?
Пришло время отвечать и за слова, и за поступки.
Глава 19
Лада
Если бы я могла остановиться и замереть. Просто оглянуться. Хоть немного подумать. Увидеть его. Мой день сурка.
Но матери ребенка с особенностями развития и диагнозом обычно не до этого.
У меня есть перечень обязательных дел, чаще всего срочных, есть выработанный с кровью и слезами приемлемый дневной график активности, ну, и натоптанный маршрут, пролегающий между домом, магазином и поликлиникой тоже имеется в наличии. Даже гуляем мы с дочерью вдоль этого маршрута. Чаще всего заодно, а не отдельно.
Такова моя жизнь сейчас, и это беличье колесо, кажется, уже давно мерно гудит на периферии моего сознания. Так тяжело и привычно, что страшно: а если вдруг остановится? Раздавит? Погребет под обломками?
«Нет, не время для пустых раздумий», — привычно одернула себя.
Ни к чему это. Но все равно, сидя перед кабинетом лучшего невролога в городе, я удивляюсь себе — мысли в голове не о выживании шевелятся вдруг.
Ну, может, оттого, что Лиза спит сейчас на руках довольно спокойно, как и прошедшей ночью. Да, еще вчера я помогала сыну соседки с историей Средних веков, а она за это брала Лизу погулять аж на три часа днем, так что я успела и дела домашние переделать, и в ванне полежать.
Сейчас еще бы что-то обнадеживающее услышать и вообще можно будет считать, что эта осень, в отличие от прошлых, очень даже ничего.
— Лада Юрьевна, поддерживающая терапия у вас действенная, но вы же понимаете, что этого недостаточно? Я бы рекомендовал не затягивать с операцией. Вам с дочерью хорошо бы в Питер съездить на консультацию к нейрохирургу, да и оперироваться лучше там. Квота, увы, не ваш вариант. Ждать вы не можете.
— Сколько будет стоить операция? — я уже в ужасе, потому что денег нет и взять
Врач продолжает мне что-то говорить, но я будто бы оглохла: вижу, как шевелятся его губы, но не слышу. Не понимаю. Тону в своем ожившем кошмаре.
Рассчитывать на мужа бессмысленно, еще в роддоме он требовал оставить Лизу там, написать отказ, а после обещал хорошо за мной следить, чтобы через год родить нового, нормального, здорового ребенка вместо этого, неудачного. Сына вместо досадной ошибки.
Я до сих пор очень счастлива, ведь тогда смогла убедить его, что мы с Лизочкой никак не будем ему мешать и ничего не станем у него просить. И вернемся в Новгород, в квартиру, что осталась от свекрови.
Первые месяцы после рождения дочери я помню плохо.
Из роддома мы переехали в реанимацию новорожденных ДКБ №1, где неврологи с нейрохирургами пытались определить и минимизировать последствия тугого множественного обвития пуповины в родах. Пробыли мы там пять недель.
К нашей выписке в удовлетворительном состоянии под наблюдение районного невролога, Сева уже все для себя и нас решил, так что из больницы он забрал нас прямиком в квартиру матери в Новгороде. Местный невролог наблюдал нас почти год, когда появились подозрения на гидроцефалию. После обследований диагноз подтвердился, и была для начала подобрана медикаментозная терапия.
Но все это время вопрос с операцией висел над нами. И вот теперь настал момент, когда мне надо решить — буду ли я дальше держать слово и не стану беспокоить мужа, либо наплюю на его недовольство и буду бороться за будущее дочери.
— Лада Юрьевна, я списался с коллегами, есть возможность попасть на консультацию в Педиатрическую академию. Но надо спешить, профессор, готовый вас посмотреть, будет там только до конца этой недели. Если решите ехать, то хорошо бы это сделать завтра. Вот мой телефон, напишите или позвоните, как примете решение. Не затягивайте, это не в ваших интересах.
Скомкано благодарю, обещаю к вечеру дать ответ, и выхожу из кабинета с плачущим ребенком и документами в руках.
Бросив вещи на свободный пеленальный столик, стараюсь успокоить дочь. Лиза очень беспокойная и плаксивая. Я понимаю, что это следствие болезни, но на ней же диагноза не написано. Поэтому у нас вечные проблемы с окружающими, для которых я дрянная мать, что не может успокоить ребенка. Но сейчас у меня ни на какую реакцию сил нет. Совсем. Я вся там — внутри своего самого большого кошмара. Я могу потерять моего ребенка. Единственную радость, мое утешение, мое солнышко.
— Мамочка, уймите уже свою истеричку. Вы так всех детей в округе перебудите, — раздается недовольное сзади, пока я пританцовываю у столика с нашими вещами. Лиза плевать хотела на окружающих, доктор снова сделал ей больно и неприятно. Ей плохо и она громко информирует об этом окружающих.
— Я к вам обращаюсь, женщина! — нервная дама начинает переходить на ультразвук.
А у меня нет ни сил, ни слов. Я очень сильно устала, я просто падаю, я в ужасе. Одна, против, кажется, всего мира.