Немой 1: охота на нечисть
Шрифт:
— Не хочу, — зевнула Глашка, — мне и дома хорошо. Ты же видел, каких ловушек Михей в саду понаставил? Ни одна змея не проползёт. У него такой дар — с природой договариваться. Может с растениями договориться, может — с животными.
Так это Михей мне подлянку в саду устроил?! И ведь ни хрена не предупредил!
А Сытин наверняка знал об этих ловушках, и тоже промолчал. Ну он-то понятно — проверяет, на что я гожусь. А Михей, видать, решил от чистого сердца гадость сделать.
Тут во мне заглохли последние
Глашка обняла меня за шею и притянула к себе. Бля, до чего же сиськи у неё горячие! Просто как печка!
— Хорошо, правда? — спросила она, целуя меня и легко прикусывая мне нижнюю губу.
Конечно, хорошо — два часа подряд трахаться! Мне тоже хорошо.
Я осторожно, чтобы не обидеть, отодвинулся от Глашки и знаками показал, что Сытин оторвёт мне голову, если не найдёт нас дома.
— Пускай, — проворковала Глашка. — Лишь бы больше ничего не оторвал.
Ну да, бля! Остальное мне непременно попробует оторвать твой братец, если поймёт, почему мы задержались.
Эта угроза показалась Глашке серьёзной. Она тяжело вздохнула, вылезла из-под одеяла и стала одеваться. Я тоже натянул одежду.
Мы вышли в сад. Я недоверчиво покосился на золотые шары. Они чуть покачивались в летних сумерках и изо всех сил прикидывались обычными цветами.
На всякий случай, я не стал сходить с дорожки. Мало ли, ещё какую хрень Михей придумал!
Улица была пуста. Мы, не спеша, брели к дому Сытина. Я с удовольствием вдыхал свежий воздух, чуть приправленный запахами печного дыма и отцветающих лип.
— Вообще-то, Михей добрый, — вдруг сказала Глашка. — Просто он очень переживает за меня. Он один меня вырастил. И ещё кормилица, но она уже давно умерла.
Я пожал плечами. Понятное дело — старший брат, и всё такое. Но мне-то от этого не легче.
— Я была совсем маленькой, когда родители погибли, — грустно сказала Глашка. — Я маму совсем не помню. Отец служил в дружине воеводы Ивана Свирепого. Вместе с ним и погиб на Проклятой охоте. А мама через год заболела и умерла.
Воевода Иван Свирепый? Это имя показалось мне знакомым. Где я его слышал?
В памяти всплыл кирпичный подвал. Юргис, литвин в смешной войлочной шапке связывает мне руки и говорит кому-то:
«Иваново семя! Отец его таким же зверем был. Не щадил ни своих, ни чужих. Довмонт обрадуется, что мы Иванова сына поймали».
Охренеть! Это что получается? Есть шанс, что я — сын воеводы?
Да ни хрена не получается, Немой! Ты — сирота помоечный. И врагов у тебя — как у помоечного кота. Тот же княжич спит и видит, как бы тебя грохнуть.
Глашка передёрнула плечами.
— Холодно, — пожаловалась она. — Пойдём быстрее.
Мы прибавили шагу, торопясь выйти на городскую площадь. Пустынная улица вдруг показалась особенно тёмной.
За спиной послышался глухой стук копыт по деревянной мостовой. Мы обернулись. Глашка невольно прижалась ко мне.
Глава 13: Потусторонние жители
Из-за угла рысью выехали несколько всадников. Они подскакали ближе, и я узнал княжича и ещё четверых парней из младшей дружины. Все они были на хороших лошадях и пьяные в хлам. Видно, устали искать огненную змею и хорошенько отдохнули в кабаке.
Вспомни говно — вот и оно, бля!
— А, Немой! — сказал княжич, мутно ухмыляясь. — Вот это встреча! Девку подцепил? Одной мало было, да?
Мы с Глашкой прижались к забору. Всадники окружили нас и принялись теснить лошадьми.
— Что вам надо? — не выдержала Глашка. — Отвяжитесь от нас!
— Ух ты, какая злая! — оскалился княжич. — Ну что, Немой? Будем делиться? Я тебе свою девку одолжил — теперь ты мне свою одолжишь. Всем нам. Это по справедливости. Да, Мишаня?
Круглолицый Мишаня весело улыбнулся.
— Конечно, княже! Ты первый, а мы за тобой!
У меня мгновенно созрел план стычки. Прыгнуть между лошадей, стащить Мишаню с седла, выхватить у него из-за пояса нож. А там — по обстоятельствам!
Мишаня будто услышал мои мысли — чуть подался назад и повернул коня боком, крепко держа поводья.
— Иди сюда! — поманил княжич Глашку. — Если сама разденешься — мы Немого не убьём. И тебя отпустим, чуть попозже.
Глашка отшатнулась. Я почувствовал её страх, словно свой собственный.
Холодный, тяжёлый страх.
То, что надо, вдруг понял я.
Страх волнами шёл из Глашки. Я мысленно поймал его и тоненькой струйкой направил прямо между лошадиных копыт на пустой пятачок улицы позади всадников.
Рука Глашки перестала дрожать. Княжич тоже почувствовал перемену и нахмурился.
Да он же паук, бля! Ему нужен этот страх жертвы, он без него жить не может. Потому и Эйнаса лупил за конюшней. А сначала наверняка вот так же пугал и наслаждался.
— Ну, давай! — ласково сказал княжич Глашке. — Снимай сарафан. Тебе будет хорошо, очень хорошо.
Я внимательно посмотрел на княжича. Он не отрывал взгляд от Глашки, гипнотизируя её. И это было мне на руку.
Нет, дело не в наслаждении. Херня в том, что он сам боится. Ему нужен чужой страх, чтобы заглушить свой.
На одно очень долгое мгновение я стал княжичем. Я понял, каково это — бояться лошади. Ведь она может больно лягнуть копытом, или взбрыкнуть и выбросить из седла.
А страшный Фома? Он запросто спорит с отцом, а княжича гоняет, как простого дружинника. И смотрит так сурово, что язык от страха прилипает к нёбу.