Немые и проклятые
Шрифт:
Ортега извинился за испорченное воскресенье, но он чувствовал, что должен увидеть место, где умер брат. Фалькон сказал, что будет занят на следующий день, упомянул про опознание тела и место, где оно пройдет. Договорились о времени. Фалькон предложил выпить, они открыли литровую бутылку «Крускампо» из холодильника. От пива Игнасио расклеился — вытирал слезы, уставясь в пол.
— Вы были близки? — спросил старший инспектор.
— Пабло был моим единственным братом, — сказал Игнасио. — Но мы не часто виделись. Он был
— Должно быть, вы стали чаще встречаться после суда над Себастьяном. Пабло был меньше занят, и с домом возникли проблемы.
— Верно, — ответил Ортега, доставая пачку «Дукадос» и прикуривая сигарету. — У него настали трудные времена, и я старался помочь, чем мог. На днях направил сюда человека. Не могу поверить… Так странно, что его нет.
— Вчера я был в тюрьме у Себастьяна, — сказал Фалькон.
Игнасио поднял глаза, наполненные слезами, как будто ожидая продолжения.
— У них были сложные отношения. У отца с сыном, — пояснил он.
— А причина?
— Наш с ним отец… он был очень сложным человеком.
— В каком смысле?
— У него была трудная жизнь, — попытался объяснить Игнасио. — Мы точно не знаем, что с ним случилось, а он никогда ни о чем не рассказывал. Мама сказала только, что во время гражданской войны их деревня оказалась на пути националистов, и марокканцы творили с людьми жуткие вещи. Худшее, что они сделали для нас с Пабло, это позволили ему выжить.
— Пабло был старшим?
— Наши родители поженились в тот год, когда закончилась война, год спустя родился Пабло.
— А вы?
— Я — в сорок четвертом, — ответил Игнасио.
— Трудные времена.
— Мы жили в нищете, но так жили все. Так что это не объясняет, почему отец обходился с нами так жестоко. Пабло всегда доставалось больше всех. Он говорил, что именно годы общения с отцом сделали из него актера. Счастливым наше детство не назовешь. Пабло говорил, что именно поэтому не хотел заводить детей.
— Но у него есть сын, — заметил Фалькон. — А у вас?
— У меня двое детей… уже взрослые, — ответил Игнасио.
— Они живут в Севилье?
— Дочь вышла замуж и живет в Калифорнии. Сын… все еще здесь.
— Он работает с вами?
— Нет. — Игнасио поджал губы, отвергая такую возможность.
— Чем он занимается? — спросил Фалькон больше из вежливости, чем из любопытства.
— Он что-то покупает и продает… Не знаю, что именно.
— Хотите сказать, что нечасто видитесь?
— У него своя жизнь, свои друзья. Думаю, мой образ жизни вызывает у него протест… Он против респектабельности или… не знаю.
— А что вы можете сказать об отношениях Пабло и Себастьяна? На них повлиял тот факт, что Пабло не хотел иметь детей?
— Почему вы спрашиваете? — спросил Игнасио, косясь из-за своего стакана с пивом. — Что-то не так? Есть какие-то сомнения насчет того, что здесь случилось?
— Не что, а почему случилось, — сказал Фалькон. — Нас интересует, что подтолкнуло вашего брата к самоубийству. Это может иметь значение для другого дела.
— Что вы имеете в виду?
— Расследование смерти его соседа.
— А, да, читал заметку в «Севильском вестнике».
— Вы были знакомы с Вегой?
— Я… я знал его, — ответил Игнасио не сразу, запинаясь, словно не испытывал большого желания признаваться. — В статье высказывались какие-то сомнения по поводу случившегося… Но я не понимаю, как смерть Пабло может быть связана с этим делом.
— Пабло тоже его знал, и познакомили их вы.
— Да, вы правы, Пабло иногда ходил со мной на приемы в те годы, когда я только начинал свое дело, — объяснил Ортега. — А почему вы думаете, что самоубийство Пабло связано со смертью Рафаэля и Лусии Веги?
— Я пока смотрю на это больше как на странное совпадение, — сказал Фалькон. — Три человека умерли за несколько дней в небольшом районе. Это странно. Может быть, одна смерть приблизила другую? Что давило на Пабло, подталкивая его к концу?
— Не знаю, а что касается Рафаэля и его жены — могу вас уверить, что Пабло был совершенно не способен на насилие, он не мог убить и цыпленка. Одно из зверств нашего папаши — он заставлял Пабло это делать.
— Постарайтесь хотя бы предположить, что могло вызвать роковое решение вашего брата?
— А что, он не оставил письма? — поинтересовался Игнасио.
— Даже два. Так вышло, что мы с ним договорились встретиться вчера утром. Он хотел, чтобы его тело первым обнаружил профессионал. Так что одно письмо предназначалось мне, а второе — короткое — Себастьяну.
— А мне ничего? — спросил озадаченный Игнасио. — Что он написал Себастьяну?
— Что сожалеет и просит прощения, — ответил Фалькон. — Не знаете, о чем это он?
Игнасио закашлялся, подавляя чуть было не вырвавшиеся рыдания. Он прижал стакан с пивом ко лбу, как будто пытался вдавить его в голову. Потом взял себя в руки, опустил голову, придумывая правдоподобный ответ.
— Вероятно, он жалел, что не смог дать сыну достаточно любви, — объяснил Игнасио. — Сложности в отношениях с сыновьями — наследство нашего отца. Я ведь тоже своего упустил. Пабло говорил, что это как проклятье, — передается из поколения в поколение.
— У него была теория на этот счет?
— Да. Он за свою жизнь начитался книг и пьес, так что у него водились всякие заумные мысли. Он говорил, что у мужчин сохранилось атавистическое стремление — сохранять ауру некой загадочности, которую не способны до конца постичь их сыновья; это единственный способ удержать власть в племени и семье. Проявление любви ослабляет эту позицию, так что отцы инстинктивно агрессивны.