Ненаследный князь

Демина Карина

Евстафий Елисеевич кивнул.

И когда любимая дочь вышла, долго сидел, глядел на дверь и думал: где и когда он упустил ее? Чувство вины не ослабевало, и язва, очнувшись от дремы, полоснула свежей, бодрящей болью.

Ах, Лизанька, Лизанька… и ведь поздно говорить.

Не услышит.

Иначе придется, и Евстафий Елисеевич, выдвинувши ящик стола, извлек из тайного его отделения фляжку с вевелевкой… опрокинув стопку, он закрыл глаза.

Евдокия, сидя у окна, глазела

на улицу. Занятие это было напрочь лишено какого бы то ни было смысла, однако же позволяло хоть как-то примириться с бездарной тратой времени.

— Дуся, мне идет? — Аленка вновь показалась из примерочной.

— Конечно, дорогая.

— Ты даже не посмотрела!

— Посмотрела, — со вздохом сказала Евдокия, которой больше всего хотелось вернуться в тихий и уютный номер «Метрополя»: вдруг да маменька соизволили, наконец, телеграммой отписаться.

…или, паче того, назначить время для разговору.

Молчание Модесты Архиповны беспокоило Евдокию куда сильней Аленкиных нарядов.

Не стоило уезжать…

…думалось о страшном.

О том, что пан Острожский, воспользовавшись скорым отъездом Евдокии, продал маменьке акций не на двадцать пять тысяч злотней, а на все сто… или сто пятьдесят… и еще заставил залог взять… иначе отчего она, всегда бывшая на связи, вдруг словно бы исчезла?

На душе было муторно, и отнюдь не только из-за денег.

…а Лютик спокоен.

…и Евдокию уговаривал успокоиться. И Лютику она, конечно, верила, но…

— И какое мне идет больше? — капризно поинтересовалась Ален ка. — Это или предыдущее?

— Оба. — Евдокия точно знала, как отвечать на подобные вопросы. — И третье тоже хорошо…

Лютик, оторвавшийся на секунду от альбома, над которым медитировал уже третий час кряду, осторожно заметил:

— Этот оттенок ультрамарина будет выглядеть вызывающе…

— Точно. — Аленка плюхнулась на диванчик, отмахнувшись от продавщиц, которые принялись уверять, будто бы есть еще несколько нарядов, которые всенепременно панночке подойдут, ежели она соизволит примерить… — А вот Евдокии он будет к лицу.

— Пожалуй, — согласился Лютик.

— Нет!

Вот чего Евдокия терпеть не могла, так это подобных лавок, которые пожирали время. Конечно, сейчас-то времени у Евдокии имелось в достатке, но это же не значит, что она должна немедля тратить его на выбор платья, которого ей и надеть-то некуда.

Платьев у Евдокии имелось с полдюжины, о чем она и сообщила сестрице.

— Это ты про то… убожество? Ты в них и вправду на компаньонку похожа. — Аленка двинулась к деревянным болванам с готовыми нарядами, которые она окидывала новым придирчивым взором. — И на старую деву.

Продавщицы закивали.

— Я и есть старая дева, — ответила Евдокия, бросая тоскливый взгляд на улицу.

— Это еще не повод носить ужасные платья. Папа, скажи ей!

И Лютик,

до этого дня во всех спорах хранивший нейтралитет, мягко произнес:

— Евдокия, пожалуй, тебе следует обновить гардероб.

— Зачем?

— Ну ты же хочешь найти себе мужа?

— Не хочу… но придется.

— Вот, — почувствовав поддержку, Аленка осмелела, — а охотиться за мужем без приличного платья, все равно что на щуку пустой крючок закидывать…

Рыбалку она любила нежно, хотя и страсти этой несколько стеснялась, полагая ее неприличной для девицы.

— Так что не спорь! Тебе этот цвет к лицу будет… и вот тот, зелененький тоже… и еще… ну что стоишь? Или мы отсюда до вечера не уйдем…

— Евдокия, — Лютик закрыл альбом и прошелся по лавке, поморщился, верно, не слишком-то впечатленный работами панны Бижовой, модистки первой категории, как то значилось на вывеске, — мне кажется, ты слишком увлеклась одной стороной своей жизни, незаслуженно позабыв о прочих. Нельзя быть счастливым, стоя на одной ноге…

Это его замечание Евдокия пропустила мимо ушей.

От нового платья отвертеться не выйдет, и… странное дело, прежней досады Евдокия не чувствовала, скорее уж — престранную надежду… на что?

Что изменится?

— Тебе идет, — сказала Аленка, устроившаяся на диванчике. — Только с косой еще что-то сделать надобно…

— Косу не трогай.

…а и вправду идет. Цвет яркий, насыщенный, точь-в-точь мамины бирюзовые серьги…

…и в столице Евдокия должна выглядеть сообразно своему положению…

…но тогда надобно не бирюзовое брать, а серое: темные цвета делают ее старше, серьезности придают.

Однако Лютик, осмотрев падчерицу с ног до головы, постановил:

— Берем. И вон то пурпурное тоже… только пусть черное кружево уберут… нет, на иное заменять не следует, вообще без кружева будет лучше. А еще нужно домашнее, что-то простое… да, подойдет и в полоску.

Он указывал на одно платье за другим, словно позабыв, что лавка эта отнюдь не из дешевых…

— Я переоденусь. — На Евдокию из высоких, в золоченом обрамлении зеркал смотрела хмурого вида девица с толстою косой, перекинутой через плечо. Девица была не особо молода, не особо привлекательна и характером, судя по всему, обладала скверным.

Вот характер платье было не в состоянии исправить.

— Зачем? — Аленка уйти не позволила. — Тебе и так идет… а вдруг кого встретим?

— Кого?

Девица нахмурилась еще больше. И упрямый подбородок выпятился.

— Кого-нибудь. — Аленка вытащила конфетку из стеклянной вазы, поставленной для клиентов. — На вот, съешь лучше… и улыбнись уже.

Евдокия попробовала, но… Иржена милосердная, неужели это она? И улыбка вышла кривоватой, искусственной…

Ну уж нет.

Не станет она притворяться беззаботною яркою птичкой…