Ненасытность
Шрифт:
— Я не хотела ее убивать! Я не хотела этого, я думала испугать ее немного, но не убивать, не убивать…
13
В больнице уже потушили свет. Только в коридорах и на постах медсестер по-прежнему горели лампы, а также в тех одиночных палатах, где состояние больных было критическим.
Как, например, у Марит. Кристоффер сидел возле нее, как только у него выдавалась свободная минутка, но теперь ему необходимо было пойти домой и поспать несколько часов: ответственная работа хирурга требовала
Он больше ничего не мог сделать для Марит. И в те короткие промежутки времени, когда она приходила в сознание, они пытались дать ей немного жидкой пищи: молоко, смешанное со сливками и взбитым яйцом. Ей делали нагрудные компрессы с эфирными маслами, чтобы очистить дыхательные пути, хотя Кристоффер, прослушавший ее легкие, без труда определил, что у нее началось воспаление.
На этот раз смерть была уверена в своей победе. Казалось, она просто стоит в темном углу комнаты и ждет.
Кристоффер лег спать, печальный и опустошенный. Он готов был уже расстаться с тем пациентом, который значил для него больше, чем все остальные.
Врач должен делать различие между работой и частной жизнью. Он не должен слишком уж вдаваться в трагедии пациентов; не должен «брать работу на дом».
Но Марит Свельтен бесповоротно вошла в его жизнь, и он искренне желал, чтобы она выжила, он хотел дать ей будущее в виде работы и жилья, и он собирался помочь ей деньгами, о чем уже догадалась Лиза-Мерета.
Трагическая судьба Марит настолько волновала его, что он даже женился на ней, когда уже не осталось никаких надежд на выживание. Это как будто ничего не значило для него, поскольку ему предстояло стать вдовцом спустя несколько часов после венчания, но его чувствам это давало очень много. Он увидел ее счастливой. И он знал, что ему будет очень не хватать ее. Ему будет не хватать этого беспомощного, одинокого создания, найденного в безлюдной местности, возле скал, не имеющего ни семьи, ни дома. Она доверчиво привязалась к нему. Он был для нее чем-то вроде Бога, и было совершенно ясно, что она влюбилась в него.
Сам же Кристоффер не питал к ней таких чувств. Просто она ему очень, очень нравилась — и это все.
К тому же его жизнь была последнее время слишком сумбурной, чтобы он мог испытывать какие-то глубокие чувства.
О Лизе-Мерете он даже не думал. У него было все кончено с ней, и ее поведение было настолько ему неприятно, что он просто выбрасывал из головы мысли о ней. Ему теперь нужно было решать другие проблемы на работе и в личной жизни.
Она обвинила его в том, что он делает женщинам аборты! Ничего не могла придумать умнее! Ему пришлось объясняться с полицией, но они очень скоро обнаружили, что он совершенно невиновен. Для него же это было лишней трепкой нервов, до сих пор он не мог придти в себя.
Он понимал, что хотя он и не виновен, это обвинение ляжет на него пятном. Слухи разнесутся быстрее ветра, и далеко не все поверят в то, что он к этому не причастен. Лиза-Мерета знала, что делала. И хотя ему очень нравилось в Лиллехаммере, он начал уже подумывать
Какой раздражающе ясной была его мысль, и в то же время он был совершенно измотан, он был смертельно усталым. Но ему необходимо было заснуть.
В корпусе было тихо. Дежурная медсестра только что заглянула к Марит и ушла обратно в свою комнатушку. Марит слышала, как та пришла и ушла, но глаз открыть не могла, ее веки словно налило свинцом.
Ей так хотелось жить, быть для Кристоффера хорошей женой, ведь он так добр, что женился на ней. Подумать только, он захотел этого, он, само совершенство, захотел жениться на ней, полном ничтожестве!
Подумать только, теперь она его жена! Это казалось ей просто немыслимым.
Болезненная тяжесть в груди говорила о том, что дела ее плохи. Если бы только она могла найти силы для борьбы!
При мысли об этом в голове у нее начинало шуметь, как это бывало с ней перед потерей сознания. Но, возможно, теперь это для нее было бы хорошо, ей так хотелось погрузиться в глубокий сон, она так устала, так устала…
Но что ее удерживало от этого, она не понимала, с самого начала борясь против сна. Что-то ее удерживало…
Ее обессилевшее тело отказывалось бороться, отказывалось снова возвращаться к жизни. Но, напрягая последние силы, Марит все же пыталась открыть глаза. И от этого напряжения у нее закружилась голова.
В палате был полумрак. Только небольшая лампа горела на тумбочке.
Кто-то стоял возле двери. Высокая фигура, не похожая на медсестру.
«Ангел смерти? — подумала Марит. — Значит, вот так он выглядит… Но я не хочу…»
Взгляд ее немного прояснился. «Не сейчас, — беззвучно умоляла она. — Не сейчас, дай мне только еще раз увидеть Кристоффера!»
Фигура приблизилась к ней. Марит широко раскрыла глаза.
Неужели Смерть так прекрасна? Она даже не подозревала об этом. И эта фигура так приветливо улыбалась ей, что страх Марит прошел.
— Марит, — тихо сказал тот, кто подошел к ней. — Мне кажется, ты будешь жить.
Она была в растерянности. Кто это был? Он был темен, как ангел Смерти, и одет в черное, но слова его были ласковыми.
— Ты нам нужна, Марит, — сказал он.
— Вам? — хрипло сказала она.
— Да, Людям Льда. Ты же знаешь, что Кристоффер из рода Людей Льда. Я тоже. Ты подходишь нам, подходишь ему. Он пока этого не понимает, он не понимает, как ты важна для него, но мы с тобой приложим все усилия, чтобы ты выжила. Ты хочешь этого?
Она еле заметно кивнула. Ее пугали его непонятные слова.
— Я могу помочь тебе, — сказал этот неземной красоты человек. — Если ты доверишься мне и не будешь бояться.
Она снова кивнула.
Тогда он подошел к ее постели и отвернул одеяло, так что грудь ее оказалась не закрытой.