Ненасытный 2

Хокинс Дж. Д.

— Ох! Гхм… я не хотел… эх… ну ты понимаешь…

— Но я готова, — говорю я, стараясь не казаться раздраженной, — мне… хорошо.

Я прикусываю губу. Я делаю все неправильно? Это так… отличается от того, что было у нас с Джаксом.

— Знаю, это просто… — он качает головой, румянец покрывает его щеки.

— Что-то не так? — спрашиваю я. Это подходящий вопрос, но звучит он, как обвинение.

— Нет! — выпаливает Джеймс с излишней горячностью. — Нет. Ты на самом деле такая … — на его лице появляется странное выражение, словно он удивлен, а затем он кивает в направлении моего декольте. — Ты великолепна. Сногсшибательна! Я совершенно сражен… этим.

Я просто хочу… я уважаю тебя, понимаешь? Ты мне на самом деле нравишься, и я не хочу сводить все лишь к этому… ты же понимаешь, бессмысленному.

Я уже застегиваю блузку, одергиваю юбку и поправляю волосы.

— Правильно.

— Ты же понимаешь это, да?

— Конечно, конечно, — говорю я так же убедительно, как и обладатель «Оскара». — Все прекрасно.

Джеймс улыбается. Обычно мне кажется это милым, но я так далека сейчас от этого, что в данный момент его улыбка лишь раздражает меня, выводя из себя. Словно мне на голову вылили ведро холодной воды.

Джеймс еще немного заикается, прежде чем озвучить именно то, что хочет сказать.

— Возможно, на этом пока лучше остановиться. Дадим друг другу немного времени. Что скажешь?

— Думаю, это хорошая идея, — говорю я, вставая и позволяя Джеймсу проводить меня в прихожую.

Джеймс обнимает меня чуть дольше обычного и помогает надеть пиджак.

Я почти выбегаю из квартиры и несусь к своей машине. Ударяю по газам так сильно, что слышен визг шин, и устремляюсь вперед в ночь ЛА. Слезы начинают течь по моему лицу, дыхание учащается. Мои руки дрожат так сильно, что едва удается удерживать руль, а в животе такой тяжелый узел, словно я только что проглотила двадцатикилограммовый булыжник.

Если для женщины существует что-то хуже того, когда ее трахают, как животное, так это когда ее не трахают вообще.

***

Я нажимаю на тормоз с такой силой, что машину заносит, и гравий на подъездной дорожке Джакса разлетается в стороны. Звук визжащих шин и разлетающейся гальки разрезает тишину, словно взрывная волна. Я открываю дверь и выпрыгиваю из автомобиля, направляясь к парадной двери с твердой целью и кипящей кровью, бурлящей в моем теле.

Возможно, виной тому звуки моей машины, его шестое чувство или просто магическая сила судьбы, но, едва я поднимаюсь на крыльцо, Джакс открывает дверь. Из одежды на нем — боксеры и знакомое выражение лица.

Он должен быть удивлен. Сбит с толку. Он не должен был этого ожидать.

Но он наблюдает за тем, как я подхожу к нему, словно предвидел это. Словно знал, что это произойдет. Словно он знает.

Последние несколько шагов я практически бегу и бросаю свое тело в его объятия, которые подхватывают и удерживают меня именно так, как мне нужно. Наши языки находят друг друга, словно извивающиеся змеи, занимающиеся любовью. На вкус он потрясающий. Запретный. Как первый глоток алкоголя для подростка. Как первая ночь, проведенная вне дома. Как тот момент, когда понимаешь, что тебе все сошло с рук. Как вкус нового наркотика для наркомана. Как яблоко для Евы.

На вкус он как все, в чем я когда-нибудь буду нуждаться.

Когда

мне было семь лет, у нас не было много денег. Папа весь день работал на стройке, занимаясь тяжелым физическим трудом, из-за чего так уставал, что, возвращаясь домой, сразу отправлялся спать. В преддверии моего восьмого дня рождения он стал проводить еще больше времени вдали от нас. Я не так уж много хотел в свой день рождения: всего лишь провести немного времени с папой, поскольку мне не хватало его внимания. Мой день рождения выпал на воскресенье. Я сбежал вниз по лестнице, мама сразу поцеловала меня и поздравила, а он всего лишь сказал мне пойти поиграть на улицу. Подавив желание расплакаться, я вышел на улицу… и на дорожке увидел красивый красный велосипед. Оказывается, отец работал сверхурочно несколько недель только для того, чтобы купить его мне.

В старшей школе, сразу после того, как девушки стали превращаться из смешливых худышек в молодых женщин с соответствующими формами и блеском в глазах, я начал давать слабину. Мне необходим был безупречный проходной балл по испанскому языку, чтобы закончить четвертый год обучения. Когда мисс Херрера, молодая учительница с фигурой, напоминающей классическую гитару, оставила меня после уроков, я уже задумывался над тем, чем займусь, когда вылечу за неуспеваемость: придется ли мне повторить заново весь последний учебный год или просто все бросить и пойти работать. Но вместо этого я потерял девственность и с блеском сдал нечто большее, чем просто тест. После этого я понял, что упустил в подростковом возрасте. Я был «поздним цветком», но быстро наверстал упущенное. Я добился признания, начал ходить на свидания и познал свою власть над противоположным полом благодаря шести кубикам на прессе, ухмылке и нескольким удачным фразам для флирта. И я никогда не оглядывался.

В моей жизни была пара звездных часов. Поворотных моментов. То, что выбивается из общего течения жизни, заполненной наслаждением, успехом и самыми удивительными вещами, которые можно (а часто и нельзя) купить за деньги.

Открыть дверь и увидеть тело Лиззи, которое мчится ко мне, почувствовать ее губы на своих — это, определенно, вершина всего вышесказанного.

Я проваливаюсь в этот момент, словно в прекрасный сон. Поскольку это слишком идеально, чтобы оказаться реальностью, слишком неожиданно, чтобы тут не было подвоха. Я не вижу Лиззи, но округлость ее попки в моих руках ни с чем не спутаешь, а запах ее волос так близок к моему лицу, что на меня накатывают сладкие воспоминания.

Внизу живота извергается вулкан, посылая горячую лаву по моему телу. Я так долго сдерживался, так упорно подавлял желание. Страдания последних нескольких дней сделали мое тело скованным и невосприимчивым, словно оно не хочет выполнять мои указания, но, когда Лиззи запрыгивает на меня, крепко обхватывая ногами за бедра, мое тело вновь оживает.

Я захожу в дом вместе с ней и захлопываю дверь, наши губы не отрываются друг от друга, а языки так чертовски свирепы, словно пытаются задушить друг друга.

Я несу ее в гостиную. Пальцами она зарывается мне в волосы, практически снимая с меня скальп. Она цепляется за мою спину, словно хочет разорвать на кусочки. Не знаю, что происходит, но мне плевать.

Упав на колени на ковер — тот самый, с длинным ворсом, уткнувшись лицом в который я провел пошлую ночь — я кладу Лиззи на спину. Когда я отстраняюсь, ее взгляд почти безумен. Пот блестит на шее, рот открыт, дыхание тяжелое. Она похожа на дикое животное.

Даже если бы я что-нибудь сказал, вряд ли она вообще поняла бы, потому что прямо сейчас единственный желанный для нее способ общения — это физический, и меня это полностью устраивает — я прекрасно им владею.