Ненависть и прочие семейные радости
Шрифт:
Естественно, Люси на звонок не ответила, а оставлять ей послание голосовой почтой в подобной ситуации Анни сочла не очень-то уместным. Итак, единственный надежный авторитет, способный ее успокоить, оказался вне доступа, а потому ей пришлось прибегнуть к немногим, еще оставшимся у нее, вариантам.
Родители решили, что это в целом отличная идея.
– Думаю, тебе было бы неплохо обнажиться полностью, – высказалась мать.
– Чего же только топлес? – где-то на заднем плане громогласно возмутился отец. – Скажи им, что
– А знаешь, он прав, – заметила мама. – Женская нагота в наши дни уже давно не вызывает бурного отклика. Скажи режиссеру, что, если он хочет пробудить реакцию публики, в его фильме надо показать чей-нибудь пенис.
– Ладно, мне, похоже, ясно, что главной-то проблемы вы не уловили, – раздраженно сказала Анни.
– А в чем проблема, детка? – не поняла мать.
– Да в том, что я не хочу снимать перед ними блузку! И вообще не хочу ничего снимать! И уж совершенно точно не хочу, чтобы Итан снимал с себя подштанники! Я хочу, чтобы эта сцена в фильме осталась именно такой, как мы ее репетировали.
– Ну, по мне, так это просто скучно.
– Почему-то меня это не удивляет, – бросила в телефон Анни и вновь повесила трубку, злясь, что вот же угораздило ее попасть в окружение разных недоумков, если не сказать больше.
Тут из соседней кабинки донесся чей-то голос:
– Я б на вашем месте им сказала: хотите, чтобы показала сиськи, – накиньте еще сто тысяч баксов.
– Чудная мысль, – усмехнулась Анни. – Спасибо за совет.
Когда она позвонила брату, Бастер заявил, что в ее случае лучше вылезти в окно дамской комнаты и удрать куда подальше. Таков был, впрочем, его обычный способ разрешения любых проблем.
– Дуй оттуда к черту, пока тебе не велели делать нечто такое, чего тебе совсем не захочется, – посоветовал он.
– Послушай, я же не сумасшедшая. Разве все это ни странно?
– Странно, – подтвердил Бастер.
– Никто ни разу не заикнулся ни о какой обнаженке – и вдруг в день съемок от меня требуют снять верх.
– Это странно, – повторил брат. – Не скажу, чтоб так уж удивительно, но все ж таки странно.
– Не удивительно?
– Помнится, бродили слухи, будто бы для самого первого фильма Фримэна Сандерса сняли полностью сымпровизированную сцену, где одну актрису поимел кобель, но потом эти кадры вырезали.
– Никогда такого не слышала, – пожала плечами Анни.
– Впрочем, сильно сомневаюсь, что Фримэн тебе что-нибудь подобное предложит.
– Так и что мне сейчас делать?
– Вали оттуда к черту! – крикнул в трубку брат.
– Я не могу так просто смыться, Бастер, – возразила Анни. – У меня есть контрактные обязательства. К тому же, мне кажется, это хороший фильм. Мне, по крайней мере, дали хорошую роль. Я просто скажу им, что не собираюсь сниматься в этой сцене.
Тут снаружи, за
– Не собираешься сниматься в этой сцене?
– Что там за черт? – спросил Бастер.
– Я лучше пойду, – быстро сказала Анни в трубку.
Когда она покинула душевую кабинку, Фримэн стоял, привалясь задом к раковине, и поедал сэндвич, настолько громоздкий, будто сразу три сэндвича водрузили один на другой. Одет режиссер был в свою обычную рабочую одежду: черный костюм и галстук, изрядно помятую белую сорочку, солнечные очки и жалкие потрепанные кеды без носков.
– Так и в чем проблема? – осведомился он.
– И давно ты тут стоишь? – спросила Анни.
– Не так чтобы давно. Ассистентка сказала, что ты в туалете, и народу стало любопытно, то ли ты просто струхнула, узнав, что придется малость оголиться, то ли тут коксом балуешься. Вот я и думаю: схожу-ка разузнаю.
– Допустим, я не балуюсь коксом.
– Я даже разочарован.
– Я не собираюсь раздеваться, Фримэн.
Режиссер огляделся, ища глазами место, куда бы он мог примостить свой сэндвич, и, очевидно, только сейчас осознав, что находится в общественной уборной, предпочел оставить еду в руках.
– Ладно, ладно, – ухмыльнулся он. – Я ведь всего-то сценарист и режиссер – что бы я в этом соображал?
– Но это же просто бессмысленно! – чуть не завопила Анни. – Какой-то мужик, которого я в жизни не видела, является ко мне в квартиру – и тут стою я с сиськами наружу!
– У меня сейчас нет времени объяснять тебе, что тут все гораздо сложнее, – поморщился Фримэн. – По сути дела, тут речь идет о самообладании, и Джина должна стремиться контролировать любую ситуацию. И здесь она именно так это и реализует.
– Я не собираюсь оголяться, Фримэн.
– Если ты не желаешь стать настоящей актрисой, то снимайся и дальше в киношках о супергероях да всяких мыльных операх.
– Иди к черту, – огрызнулась Анни и, метнувшись мимо режиссера, выскочила из туалета.
Вскоре она встретила своего партнера по фильму Итана, который топтался по тесному пятачку, с непомерной значительностью проговаривая свои реплики.
– Ты уже слыхал? – кинулась к нему Анни.
Итан кивнул.
– И что?
– Могу дать один совет. Я бы на твоем месте взглянул на эту ситуацию так, будто ты не актриса, которой велят оголить бюст, а лишь некая актриса, играющая другую актрису, которой надо оголить бюст.
– Ясно, – выдавила она, с трудом поборов желание врезать ему до бесчувствия.
– Послушай, – продолжал разглагольствовать Итан, – это привнесет в сцену лишний пласт нереальности, что, кажется мне, сделает действие многосложным и еще более интересным.
Не успела она что-либо ответить, как к ним подошел, тряся планом съемок, первый ассистент режиссера: