Ненависть Волка
Шрифт:
Запинаясь, путаясь в словах, краснея и потея, научное светило предложило восемнадцатилетнему студенту дополнительные занятия. Тот что-то неопределенно промычал.
– Так вы… согласны?
Торри окинул академика взглядом, от которого у того вновь закружилась голова, и равнодушно произнес:
– Сколько это будет стоить?
Потеющий и краснеющий гений воскликнул:
– Что вы, что вы. Это совершенно бесплатно!
– Ладно, там посмотрим, – студент еще раз хмыкнул.
Так О’Валли Мулл познакомился со своей последней мучительной любовью – восемнадцатилетним О’Торри Дриком. Очень скоро академик понял, как он был, несмотря на свой богатый опыт, наивен и почему хмыкал этот мальчик, будто сошедший с небес. Занятия с Торри оказались отнюдь не бесплатны,
Как он потом выяснил, юноша происходил из довольно известной и состоятельной семьи. Отец у него занимал пост президента крупного банка, а мать была врачом, владелицей крупной клиники пластической хирургии.
Торри был единственным ребенком и, как часто это бывает, ему это на пользу не пошло. Он был глубоко равнодушен к учебе, и любимым времяпровождением для него была тусовка с такими же друзьями, сначала в квартирах родителей, чуть позже, повзрослев, они встречались в клубах и на съемных квартирах. Там юный Торри приобщался к непременным атрибутам золотой молодежи: легкие наркотики, дорогие девочки, просмотры фильмов для узкого показа и прочая, прочая, прочая. Среди этих «прочая» был и секс с одним из друзей. На съемной квартире, под хихиканье съемных девок Торри и его друг, наглотавшись галлюциногенов и запив их изрядными порциями шампанского, неожиданно воспылав страстью друг к другу, без всяких колебаний отдались ей, балдея от еще незнакомых ласк.
К концу школы О’Торри Дрик твердо усвоил два правила. Первое – радостное – в жизни полно удовольствий. Второе – печальное – жизнь только одна. Поэтому надо иметь поменьше тормозов, чтобы все успеть испытать и почувствовать. А лучше их вообще не иметь.
В Высшую школу физику Торри поступил из желания выделиться. Вообще-то в своем кругу выделиться из тебе подобных было сложно. Шмотки, тачки и другие аксессуары золотой молодежи у всех были примерно одинаковы. Поэтому любое, что позволяло хоть чуть подскочить над свои кругом, ценилось. И парень живо себе представил, как в любом ночном клубе, среди бесконечных будущих менеджеров и юристов круто будет звучать – студент Высшей физической школы, будущий специалист по гиперпространству.
Их близость произошла на первом же занятии, в фешенебельной квартире студента, которую тот снимал. И инициатором ее явился хозяин квартиры. Естественно, О’Валли Мулл знал, что такое гомосексуализм, теоретически знал. Но предложить вступить в связь со студентом краснеющий и потеющий академик не решился. Он говорил прерывистым голосом, и излагаемый им вопрос по физике гиперпространства сейчас был непонятен даже ему, не говоря уже о Торри. Он вдыхал аромат дорогих духов, исходивший от юноши, несколько раз как бы ненароком касался потной рукой руки Торри. Его сердце, как в далекой молодости, взнузданное ударной дозой адреналина, неслось вперед галопом, правда, уже усталым галопом.
И опять Торри уже знакомо хмыкнул, затем решительно повернулся к пожилому академику и стал снимать с него одежду. Затем его, почти находящегося в обморочном состоянии, мягко, но решительно повернул к себе спиной…
Через час, изнеможенный и задыхающийся математический гений понял, как же много он еще не узнал в этой жизни.
Через неделю О’Торри Дрик перебрался на квартиру к своему новому любовнику. И тут разразился скандал. Родители Торри этот поступок сына не поняли и не приняли. Их восемнадцатилетний сын-красавец и этот плюгавенький старикан? Ну и что, что научное светило и гений? От этого его морщины не разгладятся и волосы не станут гуще. Богат? Они сами люди далеко не бедные и могут дать единственному сыну все. Их сын гомосексуалист? Да полноте! Обычные юношеские забавы. Перебесится и остепенится. Но пусть перебесится с таким же молодым человеком! И они задействовали весь свой немалый общественный вес, все свои многочисленные связи, чтобы вернуть сына.
Бедные родители О’Торри Дрика просто не представляли, насколько был могуществен научный директор института проблем гиперпространственных перемещений. Высшая кроковская руководящая элита уцепилась за О’Торри Дрика, как за последнюю надежду по воскрешению заснувшего гениального мозга. И что по сравнению с этим президент какого-то там банка и директор какой-то там клиники? Пыль, которую и учитывать не следует.
Отца Торри вызвал к себе сам бригадный генерал О’Локки Сарб, могущественный директор Службы государственной безопасности Содружества свободных планет. Спокойно, даже чуть снисходительно, он спросил:
– Господин Дрик, почему вы в этом году через свой банк отмыли на пятнадцать процентов меньше денег, чем в прошлом году? Это что, уменьшение прибыли наркоторговцев, или просто они нашли еще один банк для легализации своих доходов? – и, не давая президенту банка сказать хоть слово, закончил: – Идите и подумайте над этим вопросом. Через неделю мы вас вновь вызовем. Вы свободны.
Вернувшийся, как в тумане, домой, Дрик-старший узнал от жены, что у нее хотят отобрать лицензию на проведение любых пластических операций. Причина – несколько жалоб ее бывших пациентов на плохое качество операций. Медицинская экспертиза по этим жалобам назначена на следующую неделю.
Родители Торри были людьми неглупыми и современными – ради сына ломать свою карьеру, положение в обществе, а следовательно и жизнь, не стали.
А лысенькая, но чрезвычайно умная «курочка» вновь стала нести «золотые яички» – проект «Молот» наконец-то ожил, грозя расплющить и фролов, и челов.
Прямо перед флайером, в метрах ста, не больше, бесшумно возник ослепляющий столб небесного электрического разряда. Нет, не ослепляющий. Он был бы таким, если бы не бортовой компьютер. Электронные мозги отреагировали мгновенно – в сотые доли секунды включились световые и звуковые фильтры, надежно отсекая от человека ватты и децибелы. Мгновенными и точными командами на органы управления флайером компьютер быстро стабилизировал полет. С виду хрупкую машину лишь чуть тряхнуло, и она продолжала упрямо вгрызаться в черноту ночи.
«Вот так и моя жизнь с мальчиком – сплошные ослепляющие и оглушающие молнии. Только нет бортового компьютера, который стабилизировал бы мою жизнь». – Сухонький мужчина в пилотском кресле опять тяжело вздохнул и посмотрел на монитор. До конца полета оставалось чуть больше десяти минут.
Угар первых недель телесной близости с Торри прошел, и пожилой мужчина отчетливо увидел то, что раньше жестко загонял в самые глубины мозга, – мальчик его не любит и беззастенчиво использует.
Огромная, роскошно обставленная квартира. Современнейший флайер с личным пилотом, не уступающие ему в оснащенности прогулочные яхты: морская и космическая. А самое главное, везде сопровождающие его молодые люди с серебристым браслетом, с выгравированным символом Содружества, на левой руке – государственная охрана. Такой же знак – семь колонн, увенчанных шаром, – был нанесен на флайерах, машинах, яхтах, словом, на всем том, на чем передвигались эти молодые люди, охраняя О’Торри Дрика.
Вот это действительно было круто. Это тебе не заявлять в ночных клубах, что ты будущий физик. Это тебе не слабенький подскок, это мощный прыжок, заставляющий твоих друзей смотреть на тебя, высоко задрав головы и раскрыв рот.
Торри мог, не предупреждая, исчезнуть на несколько дней. И академик, кляня себя за бесхарактерность, узнавал у охраны, где находится его ветреный друг, и краснея, с болью, тщетно пытаясь скрыть просящие нотки в голосе, просил вернуть резвого жеребца в стойло.
Директор Службы государственной безопасности бригадный генерал О’Локки Сарб поначалу хотел «встряхнуть» новую пассию Мулла, «встряхнуть» так, чтобы навсегда отбить охоту у юнца к таким загулам. Но потом заметил, что эти периодические исчезновения Торри не сказываются на производительности гениальной головы академика. Более того, Мулл после них работал еще продуктивней, буквально сутками «зависая» в своем кабинете или в вычислительном центре, заставляя с десяток суперкомпьютеров выкладываться на всю свою мощь. Вся обида, злость, саднящее чувство неразделенной любви выплескивались в строчки формул и колонки цифр.