Ненависть
Шрифт:
–
Вийон с трудом приоткрыл глаза. Уже три дня он сидит здесь рядом с умирающей девушкой, кормит и поит ее насильно, каждый раз преодолевая сопротивление ее сжатых до хруста зубов. За эти дни граф зарос густой щетиной, всклокоченные волосы и безумный взгляд покрасневших запавших глаз сделали его похожим на одержимого алхимика, ослепленного несбыточной надеждой.
Он посмотрел на восковое застывшее лицо девушки.
Неужели она все-таки умрет?
Словно услышав немой вопрос, Луиза застонала, зашевелились в горячечном бреду пересохшие губы.
— Сейчас,
Нагнувшись, он уже приготовился к очередной борьбе с ее яростным желанием умереть, но вдруг почувствовал, что в этот раз что-то изменилось. Едва уловимая искра жизни скользнула по застывшему лицу. Бережно приподняв ей голову, Вийон поднес край кружки к плотно сжатому рту, и к его радостному удивлению он вдруг приоткрылся сам без нажима и усилий.
— Умница, — Граф осторожно влил в нее первый глоток.
Разбитые губы жадно прильнули к кружке, судорожно дернулось горло, глотая живительную влагу.
— Молодец, девочка. — Вийон опустил ее голову на подушку и радостно откинулся в кресле. Девушка все еще была без сознания, но он уже знал — она выживет, коренной перелом прошел, она вновь захотела жить и это главное. Губы растянулись в блаженной улыбке, никогда еще ему не было так хорошо.
Я ее вытащил, — он прикрыл глаза, расслабленно съехав в кресле, — я ее вытащил. Повторяя раз за разом, его сознание словно наслаждалось звучанием этих слов. Отпустило напряжение последних бессонных ночей, и сразу же навалилась безмерная усталость. Веки сами собой опустились, и граф отключился, даже не осознавая момента когда это произошло. Во сне он все также сидел в кресле, на кровати лежала Луиза, но теперь здесь была еще одна женщина. Она стояла в углу, закутавшись в темную вязаную шаль, и смотрела на него с доброй, чуть ироничной улыбкой.
— Неужели мой мальчик влюбился?
Он знал этот голос, он знал эту женщину, хотя давно запретил себе даже думать о ней. Вийон выгнал ее из замка в тот день, когда повесил на воротах ее нового мужа.
— Не говори ерунды. — Блаженная улыбка исчезла, и в голосе засквозило неприкрытое раздражение.
Женщина, не обращая внимания, лишь плотнее закуталась в шаль.
— Мой глупый, маленький дурачок не понимающий самого себя. Ты такой же грубый и неотесанный мужлан, как и твой отец.
Эти слова взорвали Вийона яростью.
— Не смей упоминать имя отца, потаскуха!
Женщина повысила голос.
— Не забывайся, ты разговариваешь с матерью!
— У меня нет больше матери! — Губы графа сжались в тонкую упрямую нить.
Из темного угла донесся тяжелый вздох.
Я с нетерпением ждала, когда же с тобой это случится, когда ты, наконец, встретишь человека, который станет для тебя дороже твоей непомерно раздутой гордыни. Никогда меня не покидала вера в то, что великая богиня не оставит моего пропащего сына и дарует ему настоящую любовь, то испепеляющее душу чувство, ради которого ты способен на все, даже на предательство и измену.
Вийон уставился на мать тяжелым взглядом.
— Убирайся, я никогда не прощу и не смогу понять тебя.
— Ты все такой же, — женщина грустно улыбнулась, — жестокий и беспощадный.
Призрак плавно качнувшись подплыл к изголовью постели.
— Посмотри на нее, такая маленькая и хрупкая, но какая сила живет в ней. Гордая, неприступная и одинокая такая же, как и ты. Вы были бы прекрасной парой, но ты все испортил, как всегда. После того, что ты натворил уже ничего не исправить.
— Хватит! — Граф резко оборвал ее. — Я все сделал правильно и тогда, и сейчас.
Женщина лишь иронично улыбнулась.
— Конечно, ты все сделал правильно… Только спроси себя, что же ты тогда здесь делаешь, какое чувство держит тебя у ее ложа, что заставляет тебя бороться за жизнь этой несчастной девушки? Может быть, чувство вины грызет твое каменное сердце?
Улыбка исчезла с ее лица, а голос стал жестче и требовательней.
— Перестань лгать самому себе, эта девушка дорога тебе, она сводит тебя с ума. Ты влюбился в нее уже тогда, год назад, когда увидел ее впервые. Все твои попытки избавиться от этого чувства лишь загоняют тебя в тупик. Вытеснить любовь ненавистью. Прикрыться от любви местью. Ну и как помогло? Нет? И не поможет. Откройся ей, моли о прощении…
— Заткнись! — Вийон яростно вскочил. — Мне не о чем просить, и прощать меня не за что!
Глаза его распахнулись, и он, все еще не осознавая где находится во сне или наяву, уставился в угол комнаты.
Глава 8
Несколько секунд Вийону понадобилось, чтобы понять — это был сон, но легче от этого не стало. Гнев и безнадежная тоска удушливой лапой сдавили сердце, холодная капля, пробежав, застыла на кончике носа. Разинув рот, граф жадно схватил глоток воздуха. Уже столько лет он гнал из памяти любое упоминание о матери, но она всякий раз возвращалась, взрывая его сны приступами ярости.
До судороги вонзив пальцы в подлокотники, Вийон шумно выдохнул и все-таки справился с рвущимся наружу гневом. Остановившийся взгляд нашел белеющее в полумраке лицо, — я совсем свихнулся на ней, — скользнувшая мысль была уже совершенно спокойной и даже немного ироничной.
Склонившись над пленницей, Вийон всмотрелся в черты, ставшие для него наваждением. Девушка по-прежнему неподвижно лежала на кровати, но проснувшаяся жизнь уже отразилась на ее лице. Пропала мертвенная желтушная бледность, и дыхание стало ровным и спокойным.
Граф резко поднялся, покачнувшееся под ним кресло жалобно заскрипело. Не отрывая взгляда от белеющего в полумраке лица, он шагнул к двери. В одном она права, — подумал Вийон о словах матери, — ничего уже исправить нельзя.
Отвернувшись и крепко сжав веки, он мотнул головой, — надо просто забыть, выбросить из памяти всю эту муть, — рука легла на массивную деревянную ручку и дернула на себя.
За дверью скукожившись на табурете сидел Израэл и пытался дремать. Скрип открываемой двери заставил его вскочить на ноги.