Ненавистная фрау
Шрифт:
Лицо доктора Валентина Хельфриха мгновенно стало непроницаемым.
— Нет, — ответил он, к ее удивлению. — Скорее, я опечален тем, что она так бездарно растратила свою жизнь.
Вторник, 30 августа 2005 года
Пия во второй раз поехала в «Гут Вальдхоф», а Боденштайн отправился в офис. Расследуемые дела редко затрагивали его чувства, но в этот раз все было иначе. Может, это связано с неожиданной встречей с прошлым, в котором он поставил точку? Оливер полночи не спал и думал об Инке Ханзен. Ему было неприятно, что в связи с арестом Керстнера у нее возникли проблемы, и он спрашивал себя, почему доктор так странно себя ведет. На данный момент
Ты знаешь, где меня найти… Может, ему следует еще раз поехать в клинику и за чашкой кофе попытаться выудить из старой знакомой побольше информации о частной жизни Керстнера? Нет, это ерунда. Причина, по которой он опять хотел увидеть Инку, не имела к Керстнеру и его делу никакого отношения.
В дверь постучали, и Боденштайн очнулся от своих размышлений.
— Войдите! — крикнул он.
Дверь открылась, в кабинет вошла женщина, и Оливер, пренебрегая всеми правилами приличий, уставился на нее. Было сложно сказать, красавица она или дурнушка, так как ее лицо, покрытое гематомами, сильно распухло. На левой скуле виднелся свежий шов, кожа вокруг раны имела фиолетовый оттенок.
— Главный комиссар Боденштайн? — спросила она тихим голосом.
— Да, это я. — Оливер вышел из-за письменного стола, когда женщина неожиданно закачалась и едва не упала на колени. Стараясь сохранять хладнокровие, он подхватил ее и усадил на один из стульев.
Пия пересекла парковочную площадку. Машин тут было больше, чем при первом ее визите. Перед этим в комиссариате она объяснила Бенке, почему вчера согласилась поехать на вскрытие — процедуру, к которой он испытывает жгучую неприязнь. Он не должен считать ее лизоблюдкой, желающей снискать расположение шефа. В то время как другие коллеги из отдела были с ней приветливы, Бенке относился к Пии холодно, почти враждебно. Возможно, теперь ситуация изменится, по крайней мере он ее поблагодарил. Теперь Пия шла по направлению к открытому манежу.
В это утро на фрау Кампманн были узкие белые джинсы, кофта с лайкрой и леопардовым рисунком. Золотые украшения — те же, что и накануне, а волосы по-прежнему изощренно зачесаны наверх. Сама Пия, как правило, стягивала волосы в обычный «конский хвост» и, кроме подводки для глаз, не использовала никакой косметики. Очевидно, фрау Кампманн требуется немало времени по утрам, чтобы выглядеть подобным образом. Она сидела с двумя женщинами под тентом за столиком, расположенным на газоне позади манежа. Перед ними стояли чашки с кофе, кофейник и тарелка со свежими круассанами.
— Ал-ло-о! — проговорила Пия притворно-елейным голосом, делая ударение на втором слоге.
Фрау Кампманн тут же вскочила и взмахом руки указала на садовые стулья, словно экзальтированная хозяйка на аристократической вечеринке:
— Хотите кофе? Или, может быть, что-то еще? Пожалуйста, садитесь же!
— Спасибо, очень любезно с вашей стороны, — поблагодарила Пия, — но мне бы хотелось переговорить с вашим мужем.
— О, мой муж очень занят! — На лице жены инструктора по верховой езде появилась гримаса сожаления.
Пия спросила себя, всегда ли эта дама ведет себя так неестественно, и представилась обеим собеседницам фрау Кампманн. На их лицах было написано нескрываемое любопытство. Совершенно определенно, новость о смерти Изабель Керстнер со скоростью света распространилась по всему комплексу. Сабина Ноймейер и Рената Гросс — обеим было едва за пятьдесят — имели дочерей подросткового возраста и держали здесь лошадей, с которыми занимались их дочки. Пия нашла их имена в списке, днем раньше распечатанном для нее фрау Кампманн.
— Что вы можете сказать мне об Изабель Керстнер? — спросила Пия и отметила быстрый взгляд, которым обменялись дамы.
В этот момент из конюшни вышел Кампманн, ведя за уздечку лошадь. Его сопровождала полноватая дама в клетчатых бриджах. Она крепко ухватила повод, когда Кампманн, встав на край цветочной кадки, вскочил в седло. Пия кивнула ему. Мужчина ответил на ее приветствие с невыразительной миной на лице и поскакал на манеж.
— Я не так много общалась с Изабель, — сдержанно ответила фрау Ноймейер. — Она была прекрасной наездницей — это все, что я знаю.
Полноватая дама в клетчатых бриджах стояла с фрау Кампманн у изгороди манежа и делала вид, что наблюдает за тем, как инструктор выезжает лошадь, то есть приучает ее к упряжи. В действительности же она с любопытством поглядывала на беседующих женщин.
— Да, это я уже слышала. — Пия откинулась назад. — Но ваша дочь наверняка тоже хорошая наездница. Вы купили для нее выездковую лошадь. Как ее зовут?
— Конэссёр [8] , — ответила Ноймейер. — Да, верно. Мы купили ее у господина Кампманна для нашей дочери.
8
Connaisseur (фр.) — знаток.
— Понятно, — кивнула Пия. — И она делает такие же успехи, какие делала Изабель?
Фрау Ноймейер замялась. Казалось, ей тяжело раскрывать перед незнакомым человеком неприятную правду.
— Они обе еще в такой стадии… они… им только предстоит привыкнуть друг к другу, — уклонилась она от ответа.
— Это означает, что ваша дочь не достигла таких же успехов, как Изабель Керстнер? — Пия беспощадно ворошила открытую рану бедной женщины.
— Нет. — Фрау Ноймейер одарила Пию ядовитым взглядом и решительно раздавила сигарету в пепельнице. — С какой стати я хожу вокруг да около? Изабель была чудовищем. Она всегда притворялась чуткой, слушала, вытаращив глаза, только для того, чтобы доложить Кампманну обо всем, что узнала. Она была мастером устраивать подлости. Мы купили лошадь у Кампманна после того, как Изабель успешно представила ее на нескольких соревнованиях, но у нашей дочери с ней потом не сложилось. Патриция просто переоценила лошадь. Когда я однажды сказала Изабель о том, что Кампманн продал нам лошадь с дефектами, она тут же ему это передала. С тех пор у нас с Кампманном напряженные отношения. У Изабель был острый язык и ужасный характер. В конюшне ее терпеть никто не мог.
— Она всегда думала только о своей выгоде, — вмешалась фрау Гросс. Она также купила своей дочери дорогую выездковую лошадь, чтобы таким образом воплотить в жизнь собственные честолюбивые, но так и не сбывшиеся сокровенные мечты. Однако, как и Патриция Ноймейер, дочь фрау Гросс долго не могла достичь таких же успехов, как Изабель Керстнер.
— Почему? — спросила Пия.
— Она знала, с кем надо устанавливать добрые отношения, — пренебрежительно ответила фрау Гросс. — Если она хотела чего-то добиться, то умела быть притворно любезной.