Ненавистная фрау
Шрифт:
Боденштайн посмотрел на машину, и ему кое-что пришло в голову.
— Кто эта женщина? — поинтересовался он.
— Барбара Конрэди, — ответила Тордис. — А что?
— У нее тоже здесь находится лошадь?
— Две.
— Она случайно не покупала недавно лошадь у господина Кампманна?
— Покупала, — ответила Тордис с еще большим любопытством. — Правда, ей изрядно не повезло. Лошадь парализовало, как только она ее приобрела.
Боденштайн задумался. По описанию женщина походила на ту, которая приезжала к Изабель Керстнер на прошлой неделе в субботу, сразу после обеда, и беседовала
Если эта дуреха заставит своего старика раскошелиться, я позабочусь о том, чтобы лошадь никогда не дошла до турнира…
Постепенно Боденштайн начал понимать, что проделывали инструктор Кампманн и Изабель Керстнер. Кампманн продавал лошадей своим клиентам, которые ему слепо доверяли, по цене, которая значительно превосходила действительную стоимость товара. Изабель, прекрасная наездница, привлекала людей, демонстрируя лучшие качества лошади, и когда сделка осуществлялась, она получала от Кампманна соответствующую сумму. Инструктор делал все возможное, чтобы покупатели не сразу заметили, какие недостатки имеют столь дорого приобретенные лошади, и зарабатывал еще дополнительно на аренде боксов, объездке и занятиях. Это были ловкие и одновременно очень коварные махинации.
— Часто Кампманн продает лошадей людям здесь, в конюшне? — спросил Боденштайн.
— Да, — подтвердила Тордис. — Почти все клиенты купили своих лошадей у него. Я, правда, никогда не стала бы этого делать.
— Так-так. А почему?
— Потому что я не хочу, чтобы он обвел меня вокруг пальца, — откровенно поведала Тордис. — Здесь, конечно, нельзя говорить об этом вслух — это было бы оскорблением его величества, но я твердо убеждена, что все лошади, которых он покупает, имеют некую проблему, которую он скрывает.
— Проблему? — переспросил Боденштайн.
— Да, — кивнула она. — Или они больны, или вышел их срок.
Это было как раз то выражение, которое Кампманн употребил в разговоре с Изабель Керстнер.
— Вышел срок… — повторил Боденштайн. — Это означает, что они не способны принимать участие в турнирах?
— Верно.
Позади манежа кто-то звал Тордис.
— Думаю, мой стейк готов, — предположила она. — Вы пойдете со мной? Вы ведь можете съесть стейк, не рассматривая это как подкуп, не правда ли?
— В другой раз — с удовольствием. — Оливер не поддался искушению и улыбнулся. — Спасибо за информацию.
На ночном столике Боденштайна настойчиво пищал мобильный телефон. Спросонья он с трудом нащупал выключатель и телефон и бросил взгляд на часы. Это могла быть только Козима.
— Да? — пробормотал он.
Но это была не Козима, а Пия Кирххоф.
— Я вас разбудила? — спросила она.
— Да. — Боденштайн опять закрыл глаза и откинулся назад. — Сейчас половина третьего ночи.
— О, в самом деле? — Голос Пии звучал очень бодро и довольно взволнованно. — Послушайте, шеф, я знаю, что за женщина изображена вместе с Гарденбахом на этих черно-белых фотографиях. Это Марианна Ягода.
Боденштайн открыл глаза и зажмурился от света.
— И это пришло вам в голову в половине третьего ночи?
— Марианна Ягода девятнадцатого апреля тысяча девятьсот девяносто седьмого года встречалась с прокурором Гарденбахом, — продолжала Пия. — Четвертого апреля, то есть за пятнадцать дней до этого, ее родители погибли при пожаре на их вилле во Франкфурте. При расследовании, которое вели специалисты Управления уголовной полиции земли, выяснилось, что это мог быть поджог. Поэтому дело было передано в прокуратуру Франкфурта.
Теперь Боденштайн чувствовал себя по меньшей мере столь же бодрым, как и его коллега.
— Догадайтесь с трех раз, кто тогда был ответственным прокурором.
— Гарденбах? — предположил Боденштайн.
— Точно. — Пия казалась очень довольной. — Дальнейшее расследование не велось. Дело было закрыто. Через год прокурор Гарденбах купил прекрасный домик в Хофхайме.
— На что вы намекаете?
— Марианна Ягода подкупила Гарденбаха.
— Почему вы так решили?
— Когда Марианна вышла замуж, — сказала Пия, — возник семейный скандал, так как папа Дрешер не признал своего зятя. В течение нескольких лет Марианна и ее родители не имели никаких контактов. В начале девяносто седьмого года планы Ганса Петера Ягоды по выпуску акций на биржу перешли в горячую фазу: все, чего ему недоставало, — это необходимый стартовый капитал. И затем — как ловко! — умирают родители Марианны, и она в одно мгновение становится миллионершей.
Боденштайну потребовалась пара секунд, чтобы переварить информацию.
— Откуда вам все это стало известно? — спросил он.
— Ночные интенсивные информационные поиски, — скромно ответила Пия, — и хорошие отношения с тонким знатоком высшего общества Франкфурта. Дрешеры были щедрыми хозяевами и покровителями искусства. Собственно говоря, семейное состояние должно было быть вложено в фонды поддержки искусства, но прежде, чем Дрешер дал соответствующие распоряжения, он приказал долго жить.
Некоторое время Боденштайн обдумывал услышанное.
— Вы не сможете все это доказать, — усомнился он. — Здесь возможны различные случайности.
— Кроме меня, у кого-то уже были подобные подозрения, — сказала Пия. — На обратной стороне фотографии стоит печать детективного агентства «Штайн», которое, к сожалению, больше не существует, так как господин Штайн в мае девяносто седьмого года погиб в автомобильной катастрофе. Это, конечно, на самом деле может быть случайностью.
— А где вы сейчас?
— В офисе.
— Я буду через двадцать минут.
Суббота, 3 сентября 2005 года
Боденштайн был немало удивлен, увидев Пию сидящей за письменным столом, заваленным кипой бумаг, компьютерных распечаток и папок. В воздухе, пропитанном густым дымом от бесчисленных сигарет, можно было «вешать топор».
— Почему вы ночью не спите? — спросил Боденштайн, беря себе стул.
— Я наверстаю. — Пия придвинула к нему стопку распечатанных газетных статей. — Здесь отчеты прессы о пожаре на вилле, расследовании и извещение о смерти Герберта Штайна, детективного агента. Ему было всего двадцать восемь, когда он во время пробежки был сбит машиной. Водителя так и не нашли. Странно, не правда ли?