Ненавижу блондинов
Шрифт:
— Все хорошо, Макс. Я за рулем, я перезвоню, — выдавила из себя и тут же отключилась, зная, что перезванивать не буду.
Зачем-то набрала Игната, надеясь, что все неправда, и он ответит, как ни в чем не бывало. Номер мужа молчал.
Получила, что я хотела. Макс снова стал прежним Максом со мной… Почти прежним… Он переживает, потому перезвонил. Я могу получить его обратно. Он снова будет любить меня и заботиться. Старая любовь крепче новых двух… Все получу… все о чем мечтаю… ценой жизни Игната и счастья маленькой Ляли.
Я представила, что не Игнат, а Макс
Сердце сжалось от тоски, и я завыла в голос, сознавая, что натворила, понимая, что потеряла главное.
От мчащейся машины шарахались авто и громко сигналили вслед сумасшедшему лихачу. Я словно одержимая рвалась вперед, надеясь успеть, понимая, что не успею. Кляла себя, что слишком далеко улетела от родного гнезда. Слишком, слишком много хорошего получила от жизни. Жизнь вознаградила с лихвой за нелюбовь отца любовью двух лучших мужчин. А я не ценила ни того, ни другого. Брала, всегда только брала.
Жизнь и дочь мне подарила, и отца вернула любящего и заботливого. Но мне все было мало. Все чего-то не хватало… А счастье было под носом. Что имеем — не храним…
У дома было пусто и темно. Ворота открыты. Машинально отметила, что фонари забыли включить. Это всегда делал Игнат. Ни машин скорых, ни реанимаций. Неужели я опоздала, и его увезли в больницу… в морг?
Огромная машина родителей припаркована на дорожке у гаража. Взвизгнули тормоза, я едва не зацепила отцовский внедорожник, резко остановившись у самых ворот. Входная дверь распахнута настежь. Внутри ни огонька, даже на кухне. Испуганная, с сердцем бьющемся где-то в горле, влетела в дом. Темнота и тишина напугали до колик. Из гостиной шел слабый свет, точно кто-то разжег камин. Ноги подгибались от страха и безысходности. Я побрела в ту сторону. Схватилась за косяк и заглянула в комнату. Секунду мозг пытался осмыслить картинку. Я закрыла глаза и открыла, боясь, что видение развеется. Но картинка осталась. Не выдержав напряжения, я начала оседать прямо на пол, цепляясь за мореное дерево и боясь отвести взгляд.
В камине весело трещали смоляные сухие поленья. В кресле спала старшая дочь, выронив телефон из рук. На пушистой шкуре медведя, напротив решетки рыжий Лакки жмурился на огонь. На нем, зажав плюшевые собачьи уши в кулачке, спала Ляля. Рядом живой и здоровый Игнат читал с планшета книгу. Он повернулся, услышав шорох.
— Машуня, ты уже вернулась? — заметив мое состояние, он отбросил планшет и едва успел подхватить меня на руки. — Что с тобой? Ты чего такая?
— У тебя все хорошо? Мама позвонила, сказала, ты кровью истек, — произнесла с трудом, захлебываясь слезами, цепляясь за его шею.
— Да
Он отнес меня наверх, в самую дальнюю комнату и любил всю ночь. Точнее я его, именно любила… первый раз за всю жизнь. Не разрешала себя любить, не следовала за чужими желаниями, а именно отдавала всю себя тому, единственному, который жил в сердце. Точно единственному. Сейчас даже странным казалось, что хотела вернуть бывшего. Точно с ума сошла, а теперь опомнилась. Но чтобы понять, мне пришлось потерять. Пусть только в воображении, но этого хватило. Страницу с Максом я перевернула, к прошлому возврата нет.
Игнат уснул под утро. А я так и не смогла. Едва забрезжил в щели меж занавесок рассвет, спустилась в кухню. Мама уже хлопотала над блинчиками. Глянула на меня и нахмурилась. Губы поджались в ниточку. В этот момент она напомнила бабушку, когда та отчитывала меня за проказы.
Присела на высокий табурет, наблюдая за ее быстрыми движениями. Она ловко переворачивала лопаткой золотистые, кружевные блинчики.
— Как ты могла сказать такое? — покачала осуждающе головой, не веря, что мама могла со мной так поступить. — Я же чуть с ума не сошла от страха, что потеряла его. Такого себе надумала…
— Опомнилась? Дурь вышла? Вот и хорошо, — не чувствуя себя виноватой мама отвернулась к плите.
— Ты совсем как бабушка, — упрекнула ее. — Только она могла так жестоко с людьми, не считаясь ни с чьими чувствами. На том лишь основании, что считала себя правой.
— Иногда полезно… как бабушка. Мозги вправить дурехам вроде тебя, — в голосе мамы зазвенели металлические нотки.
Внутри поднялась буря возмущения, что за меня решают. Хотела уже высказать, что сама давно взрослая и решаю за себя. Но я вспомнила вчерашний страх и безысходность и прикусила язык.
— Спасибо, — выдохнула я.
Мама только коротко глянула в мою сторону. Хотела что-то сказать, но в комнату влетела Ляля и Лакки. Заметив меня, дочка радостно взвизгнула и кинулась обниматься. Но в паре шагов притормозила, растерянно глянула на меня, робко улыбнулась, и свернула к бабушке. Мама подхватила ее на руки, слушая дочкин лепет. Закусила губу от обиды, понимая, что сама виновата. Сама все это время отталкивала дочку. И вот результат — ребенок сторонится. Лакки встал мне на колено передними лапами и лизнул в руку, подбадривая. Точно убеждал, что все наладиться, если постараться. И я постаралась… Это легко, когда любишь. Само собой выходит.
Через девять месяцев у меня родился сын, которого мы назвали… Максим. Имя придумал счастливый Игнат. Нет, не в честь Максима Шалого. В честь своего деда. А с Максом Шалым мы встретились только через восемнадцать лет, когда мой сын Максим и одна из его дочерей-близняшек объявили, что собираются пожениться.