Ненавижу? Хочу! Или кое-что о мачо
Шрифт:
Это может значить только одно.
Только одно.
Я посмотрела на Майкла Рикмана.
– Саша, – сказал он, – не знаю, как ты отнесешься к этому… Но я предлагаю тебе стать моей женой.
Красочный фейерверк взорвался в моей голове. В моей глупой, глупой голове разгорелся нешуточный пожар. Внезапное глобальное потепление вызвало резкое таяние льдов, и мощные потоки воды хлынули в цивилизованные города, все разрушая на своем пути. В моей голове грохотал гром, и сталкивались друг с другом малые планеты.
– Саша… Саша, что с тобой?
– Ничего, –
ГЛАВА 8
– Лерка! Лерка-а-а! – Я трясла ее за плечо. – Что я тебе сейчас расскажу! И покажу! Ты ни за что не поверишь, что случилось!!!
Мы бок о бок сидели на подоконнике в курилке. Лерка с маниакальным упорством курила одну сигарету за другой. В этом мы с ней похожи. Я тоже начинаю курить, когда у меня депрессия.
– Хм, ты переспала со Степашкиным? – осторожно предположила она. – Если так, то, может быть, не надо интимных подробностей? А то меня и так мутит.
– Да при чем тут Степашкин! Я замуж выхожу! Замуж.
– У тебя температура? – Холодная Леркина ладонь прижалась к моему лбу. – За кого? Неужели ты помирилась с Эдиком?
– При чем тут Эдик! За Майкла Рикмана. Вот, смотри!
Я протянула ей кольцо.
– Хороший булыжник, – удивленно констатировала Лера, – уж не хочешь ли ты сказать, что это он тебе подарил?
– Именно так! – Мой голос звенел от возбуждения. – Мы уже обо всем договорились! Через месяц я приеду к нему на Кипр. А в конце лета, когда у него закончится контракт, мы вместе полетим в Лондон! Знакомиться с его родителями!
– Слушай, не могла бы ты говорить немного тише, – поморщилась Лерка, – между прочим, вспомни мою ситуацию. Я ведь тоже собиралась замуж за Паникоса. И что из этого вышло? Нельзя относиться к курортным романам так серьезно.
– Но это уже не просто курортный роман.
И потом… – я хотела сказать, что тебе, мол, Паникос не дарил такого кольца, но вовремя прикусила язык.
– Что потом? – подозрительно поинтересовалась она.
– И потом… нельзя же быть такой циничной!
– Но и такой романтичной дурочкой быть тоже нельзя, – отрезала Лерка. – Кашеварова, не делай глупостей. Лучше забудь его сейчас, пока он чего-нибудь не учудил.
– Лер, ты что? Я думала, что ты за меня порадуешься…
– Кашеварова, – грустно вздохнула она, – чему тут радоваться? Тому, что ты связалась с обманщиком? Или тому, что ты злостно нарушила наше главное правило этикета? Помнишь? Если твою подругу бросил мужчина, нельзя посвящать ее в подробности собственной счастливой личной жизни.
– Лерка… Ну прости меня, – я погладила ее по плечу. – Я всегда знала, что счастье эгоистично.
– Иди уж, – махнула рукой она. – Кстати, Степашкин по твоему поводу что-то сегодня с утра бушевал. Лучше бы тебе зайти в его кабинет.
– Александра, вам не кажется, что в последнее время вы слишком часто прогуливаете работу? – спросил меня мой
Я сразу знала, что приглашение в кабинет главного редактора ничего хорошего мне не сулит.
И все-таки в душе моей теплилась слабая надежда на то, что, может быть, он заведет речь о моем переводе на новую должность. Например, из меня получился бы великолепный заместитель главного редактора. Журналисты и прочий газетный персонал были бы от меня в полном восторге. Ведь я-то не заставляла бы их появляться на рабочем месте в десять утра и не отчитывала бы за прогулы. Потому что я прекрасно понимаю, что работа является всего лишь досадным дополнением к личной жизни.
– На прошлой неделе в газете не было ни одной вашей статьи, – монотонно отчитывал меня Степашкин, – ведь вы не простой корреспондент, а редактор.
Я попыталась придать своей физиономии выражение глубокого раскаяния. Получилось плохо – после очередной ночи с Майклом Рикманом я была самим олицетворением жизненного благополучия.
– И где тот материал о влюбленных, которые одеваются одинаково? Мы говорили о нем несколько недель назад, но вы так и не потрудились над ним поработать.
– У меня были серьезные проблемы, – еле сдерживая улыбку, сказала я.
– Да неужели? И какие же, если не секрет?
В тот момент незнакомому человеку Максим Степашкин мог, наверное, показаться идеальным начальником, сочувствующим, заботливым. Но я-то прекрасно знала, что означает эта на первый взгляд миролюбивая улыбочка.
Так, надо срочно что-то придумать. Я же творческий человек, журналист.
– Проблемы… э-э-э… Личного характера. Все дело в том, что я… – я закашлялась, – я, наверное… собираюсь выйти замуж! – Мой язык сам это произнес, честное слово.
– Что ж, это многое объясняет, – улыбнулся Степашкин.
Я недоверчиво на него взглянула. Неужели и ему не чуждо ничто человеческое? Странно, я-то всегда была уверена, что наш Максим Леонидович на самом деле киборг, и под безупречно выглаженной рубашкой у него скрывается сердце, работающее на батарейках.
– Многое объясняет, – повторил он, – и то, что я все реже вижу вас на рабочем месте. И то, что вы не отвечаете на официальные письма и приглашения, тем самым подрывая авторитет нашей газеты. И то, что я давно не читал ничего, написанного вами. И то, что я считаю вас первым кандидатом на увольнение.
«Нет, – печально констатировала я, – значит, все-таки киборг. Может быть, исхитриться вылить ему на голову стакан воды и устроить короткое замыкание?» Я представила себе Степашкина, у которого из ушей брызжут фонтаны синих искр. Его речь становится все медленнее и невнятнее, а голос – ниже. «Уво-о-о-о-олл-ллюююю…» – говорит он перед тем, как замолкнуть навсегда. Конечно, я, как сознательная гражданка, отволоку бывшего шефа (вернее, то, что – ха-ха-ха – от него останется) в металлоремонт. И там, даст бог, мне скажут, что данный механизм восстановлению не подлежит. Но его можно продать на запчасти.