Ненавижу
Шрифт:
— Алиса, вы чай будете пить?
— Буду, — про себя еще удивилась, а с чего это мы сегодня такие добренькие? Удивилась, но значения не придала.
И ведь сама принесла на блюдечке вместе с фигурными печенюшками. А через полчаса у меня живот схватило. С секретом чаек-то оказался. Два литра молока, активированный уголь и на карачках в служебном сортире, в обнимку с унитазом. К вечеру вроде бы полегчало. А на чай с тех пор вообще смотреть не могу: желудок мгновенно узлом сворачивается.
Марина ведь даже больше меня испугалась, словно это я ее, а не она
Причем, что самое удивительное: если бы встретились в других условиях, то могли бы стать подругами. Не думала, что когда-то стану героиней набившего оскомину сюжета — ОН, ОНА и еще раз ОНА. Только в жизни все получается гораздо банальнее, словно сценарий писал графоман-пьяница: строчки налезают одна на другую, и тебе не понять, чем все закончится и когда ЭТО ВСЕ закончится.
Я ведь до сих пор этого дурака люблю. И всегда любила. Стоило разойтись, как поняла: с Селезневым может быть очень сложно, но без него еще сложнее. Любовь, взращенная на чувстве собственности. Изо дня в день это странное пограничное состояние и смутная надежда, а вдруг сегодня электронная ласточка выдаст в графе «Входящие» то самое, заветное. Письмецо в конверте, погоди, не рви… и тогда можно набрать номер, сказать всего лишь одно слово. И сразу все будет. Молчание. Одиночество. Ночи. Вместе. Напополам. И главное, что не будет никакой Марины, я даже с его ребенком была готова примириться, но не с ней…
Почему он приходил ко мне? По любому поводу бросал свои дела и бросался на зов. И всегда его принимала: пьяного, небритого, пахнувшего чужими — не моими и не Мариниными — духами. А в голове все чаще крутилась фраза: ты можешь сделать мою жизнь лучше, но сделать ее хуже, я тебе не дам.
Все дело в этом блике надежды. Если он возвращается, то все на свете можно исправить, все, кроме смерти. И, значит, ЕГО жизнь, МОЯ жизнь попрежнему у НАС в руках. Нужно только преодолеть внутренний страх и сделать шаг вперед. Всего один шаг. Вот только шли мы в разных направлениях. К тому же, как известно, параллельные пути не пересекаются. Кто сказал? Неважно. Но сказал.
Мне сотни раз хотелось позвонить или на худой конец создать сообщение. Виртуальный мир проще, чем реальный. В нем можно стереть ошибку, все начать сначала. И так до бесконечности, шлифуя поступки, события, имена. Вот бы сейчас, встать, подойти к столу, нажать пару кнопок и навсегда увязнуть в невидимой паутине. Подушечки виртуальных пальцев привычно наберут код, и я тихо его спрошу: "Помнишь?". Я бы все отдала, лишь бы на секунду прожить снова ту яркую и короткую жизнь, с того самого момента, как вошла и сказала:
— У вас дым над головой…
Но флюиды гениальности больше мне не принадлежали. Одинокая женщина заполняет пустоту по-разному: кто-то с головой уходит в работу, кто-то растворяется в детях, кто-то заводит йорширского терьера или мопса
А чего хотела я? Встретить, вцепиться и больше никогда себя не отпускать. На свете можно исправить все, кроме смерти. Я так часто представляла, что вот он сейчас окажется рядом, и я наконец скажу то, о чем молчу. О том, что мне почти пятьдесят, но я как девочка влюблена в бывшего мужа, променявшего меня на молодую женщину с ребенком. Но я простила. И каждый день, вернувшись из игрушечного мира, жду его звонка или шагов на лестнице. Он — это я. Вот и вся правда. Зачем отказываться от самой себя? И неважно, что нужно будет что-то говорить, объяснять — это все потом, когда тело ощутит близость самого любимого человека. Он поймет, раз я поняла. Нет ничего важнее, чем МЫ. Все остальное — не в счет. И Шекспир был прав, когда написал историю двух влюбленных. Но когда он приходил, я опять молча пила кофе, укладывала спать на нашу постель и не могла прилечь рядом. Чужой.
Ну, вот и подобрались к самому главному — ради чего я затеяла всю эту игру в реалити-шоу.
В то утро Селезнев как обычно спал в моей постели. Я как обычно позвонила Марине и предупредила, чтобы она не волновалась: ее муж у меня. Спит. И даже похрапывает. Марина привычно бросила трубку, А я включила телевизор.
Ба! Знакомые все лица! Постаревший Мазурик в который раз вещал о человеческих грехах с биологической точки зрения. Ведущий едва ли не конспектировал.
— Мы разобрали все библейские пороки, — сказал он, наконец. — И установили, что все они — результат химических реакций, происходящих в нашем организме. Но тогда возникает вопрос, можно ли их подавить посредством медикаментозных средств, или, скажем, научиться ими управлять?!
— Вы знаете, ваш вопрос из разряда того, можно ли обмануть детектор лжи или нет, — Семен Петрович довольно огладил бороду. — Гипотетически — можно, практически — удается лишь единицам. Но желающим могу посоветовать — попробовать.
— Вы тоже боретесь со своими пороками?
— Рискую показаться нескромным, но у меня их нет.
За спиной раздалось сопение.
— Рассола нет?
— Рассола нет. Есть пиво. Холодное.
— Ты святая, Алиса, а Маринка мне по утрам пива не дает. Говорит, вредно.
— Молодая еще, — почти спокойно отозвалась я. — Постареет — поймет, что в это жизни нет ничего вредного, кроме самой жизни.
— Сама придумала или кто подсказал?
— Сама.
— О! Мазурик! — обрадовался Селезнев, выхрюкав полбутылки ледяного пива. — О чем спорит?