Неночь
Шрифт:
– Но я бы все равно предпочла, чтобы меня называли мандой, а не елдой.
Девушка выдохнула дым и затушила сигариллу носком ботинка.
Сплюнула в ветер.
И, вот так просто, наш юный Трик влюбился.
Глава 6
Пыль
Когда Мие было пять, мама подарила ей коробку-головоломку – деревянный куб с подвижными деталями, которые, если их выстроить правильно, откроют настоящий подарок, спрятанный внутри. Это был лучший подарок на Великое Подношение, который она когда-либо получала [39] .
39
Великим Подношением отмечается (приблизительная) срединная отметка между следующей и прошлой истинотьмой – это один из священных праздников
Говорят, Ная ничего не преподнесла дочерям, так как у Пасти ничего и не осталось. Но это ложь, сплетенная духовенством церкви Аа.
Кеф Ная подарила сны, чтобы те составили ей компанию в вечной дремоте. Трелен подарила загадку – темную глубину вод за пределами солнечного света. Налипсе мать даровала спокойствие; мир в центре бури. А Цане? Старшей дочери, которая так ее презирала?
Цане, Богине Огня, Ная подарила голод.
Неутолимый голод.
Сначала Мие это показалось жестоким. Пока остальные костеродные дети играли с новыми куклами или деревянными мечами, она сидела с проклятой коробкой, которая просто отказывалась открываться! Она бросала ее об стену, но это не принесло никакой пользы. Плакала на коленях у отца, считая это нечестным, но тот лишь улыбался. А когда обозленная Мия пришла к донне Корвере и потребовала объяснений, почему ей просто не подарили красивую ленту для волос или новое платье вместо этой убогой вещицы, мама присела и посмотрела дочери в глаза.
– Твой разум послужит тебе лучше любой безделушки, – сказала она. – Это оружие, Мия. И, как с любым оружием, ты должна учиться, чтобы хорошо им овладеть.
– Но, мама…
– Нет, Мия Корвере. С красотой рождаются, а вот мозги нужно заслужить.
Поэтому Мия взяла коробку и вернулась с ней на диван. Прожигала ее взглядом. Смотрела на нее до тех пор, пока та не стала являться во снах. Вертела, крутила и осыпала всеми ругательствами, которые только слышала от отца. Но через два, полных раздражения, месяца она нашла верное место для последней детали и услышала чудесный звук.
Щелчок.
Крышка открылась, и внутри девочка нашла брошь – ворону с крошечными янтарными глазами. Символ ее семьи. Ворона Корвере. На следующую перемену она надела ее к завтраку. Мать просто улыбнулась, но не произнесла ни слова. Мия сохранила коробку; спустя все Великие Подношения, спустя все головоломки, которые дарили ей родители, эта оставалась ее любимой. После казни отца и ареста матери она оставила коробку и частичку девочки, которая ее любила, позади.
Но саму брошь взяла с собой. Ее и свою любовь к головоломкам.
Мия проснулась рядом с кучей мусора в пустынном проулке где-то на задворках Годсгрейва. Потерев глаза после сна, почувствовала урчание в животе. Девочка понимала, что слуги консула до сих пор ее ищут, и что Скаева отправит подкрепление, если узнает, что им не удалось ее утопить. У нее не было ни дома. Ни друзей. Ни денег, ни еды.
Ей было больно, одиноко и страшно. Она скучала по матери. По младшему брату Йоннену. По мягкой кровати, теплой одежде и своему коту. При воспоминании о его изувеченном тельце, брошенном на пол, глаза девочки наполнились слезами, а мысль о человеке, который его убил, заставила ее сердце наполниться ненавистью.
– Бедный Капитан Лужица…
– …Мяу… – раздалось рядом.
Девочка повернулась на звук, убирая угольные пряди волос от мокрых ресниц. И там, на мостовой, среди очисток, гнили и грязи, сидел кот.
Не ее кот, это уж точно. О, он был черным, как истинотьма, прямо как добрый Капитан. Но при этом плоским, как бумага, и полупрозрачным, словно кто-то вырезал силуэт кота из самой тени. Несмотря на то, что теперь он принял форму, вместо отсутствия каких-либо очертаний, Мия все равно узнала своего друга. Того, кто помог ей, когда никто другой в мире не был на это способен.
– Мистер Добряк?
– …Мяу…
Она протянула к существу руку, желая его погладить, но та прошла сквозь кота, как через струйку дыма. Вглядываясь в его черноту, она уловила уже знакомое ощущение – ее страх вытекал из тела, как яд из раны, оставляя девочку суровой и бесстрашной. И тогда она поняла: хоть у нее нет ни брата, ни мамы, ни отца, ни семьи, она все равно не одинока.
– Все хорошо, – кивнула Мия.
Сперва еда. У нее не было денег, зато имелись стилет и брошь, прикрепленная к (поразительно грязному) платью. Клинок из могильной кости стоил целое состояние, но ей было жалко продавать свое единственное оружие. Однако она знала, что существуют люди, которые отстегнут монеты за драгоценное украшение. Деньги дадут ей возможность купить еду и заплатить за комнату, чтобы залечь на дно и продумать дальнейшие действия. Ей десять лет, мать в цепях, отец…
– …Мяу… – снова отозвался Мистер Добряк.
– Верно, – кивнула она. – Всему свой черед.
Она даже не знала, в какой части Годсгрейва находится. Вся ее жизнь прошла в Хребте. Но в кабинете отца хранились карты города – висели на стенах рядом с его мечами и лаврами, – и она примерно помнила схему столицы. Лучше держаться подальше от кварталов костеродных и прятаться так глубоко, как только возможно, пока люди консула не прекратят преследование.
Когда девочка встала, Мистер Добряк перетек, как вода, в черноту у ее ног, и тень потемнела. Хотя подобное зрелище должно было ее напугать, Мия просто сделала глубокий вдох, расчесала волосы пальцами и шагнула из переулка прямо в хлюпающую кучку чего-то, что, как она надеялась, было грязью [40] .
Ругаясь совершенно недопустимыми словами и вытирая подошвы о край мостовой, она увидела толпу разношерстных людей, проталкивающихся вдоль тесной проезжей части. Рыжеволосые ваанианцы и голубоглазые итрейцы, высокие двеймерцы с татуировками из чернил левиафана и десятки рабов с аркимическими метками о продаже, выжженными на щеках. Но вскоре Мия осознала, что большинство людей были лиизианцами: оливковая кожа и темные волосы. Витрины лавок украшал символ, который она узнала – помнила его еще со своих уроков с братом Крассом и с истинотемных месс в великих соборах, – три горящих переплетенных круга. Отражение трех солнц, странствующих по небесам. Глаза самого Аа.
40
Это была не грязь. Увы.
Троица [41] .
Мия догадалась, что находится в лиизианском квартале – Малом Лиизе, как его называли. Он был убогим и перенаселенным, в каждой крошащейся каменной кладке читалась нищета. Воды канала выходили за границы и затапливали нижние этажи зданий. От влаги палаццо из красного кирпича ржавели до темно-коричневого цвета. К смраду воды примешивались ароматы пряных булочек и гвоздичного дыма. Мия прислушалась к песням на довольно странном языке – она не понимала слов, но в то же время они казались до боли знакомыми.
41
Естественно, число три является сакральным в Итрее, и поклонение Всевидящему считается официальнаой религией республики. Тем не менее любопытно отметить, что даже в других регионах, где поклонение Аа было не столь распространенным, числу три все равно придавалось неимоверное культурное значение.
Возьмите Лииз, к примеру.
Еще до тех перемен, когда итрейские Железные Коллегии отправили своих боевых ходоков на Лииз и захватили его во имя Великого Объединителя, короля Франциско I, у лиизианцев был собственный пантеон богослужения – троица, состоящая из Отца, Матери и Ребенка. Дети, рожденные в третью перемену месяца, считались благословленными. Третий ребенок третьего ребенка третьего ребенка посвящался в лиизианское духовенство без исключения. И, наконец, поговаривали, что каждый лиизианский король обладал тремя яичками – знак их божественного права на царствование.
Несмотря на то, что изначально этот факт оспаривался завистливыми коллегами-правителями, в конечном итоге король Франциско I нашел ему доказательство. Захватив последнего лиизианского короля Люциуса Всемогущего в битве Алых Песков, Великий Объединитель отрезал мошонку монарха собственным кинжалом и обнаружил три яичка, грустно смотрящих на него из мешочка.
И хоть народ выразил признательность за то, что легенда подтвердилась, Люциус Всемогущий был очень недоволен методом проверки Франциско.
Но не долго.