Ненужное зачеркнуть
Шрифт:
Если в спальный корпус дома отдыха «Изумруд» можно было зайти в одних плавках, то в административный – обязательно в брюках, рубашке и галстуке. Когда я появился в приемной, секретарша в застегнутом наглухо сером платье едва не свалилась под стол.
– В таком виде нельзя сюда заходить! – шипя, словно компрессор, произнесла она. – Директор запрещает! Немедленно выйдите!
Наши точки зрения по вопросу внешнего вида категорически не совпадали. Я считал, что малиновые легкоатлетические трусы и пропотевшая насквозь майка с надписью «I’m daft guy» («Я слабоумный парень») смотрятся достойно и вполне целомудренно.
– К сожалению, другого вида у меня нет, – ответил я, поглядывая на дверь с табличкой
– Директор категорически запрещает появляться здесь в пляжной одежде! – столбенея от моего цинизма, распалялась секретарша. Она выскочила из-за стола и преградила мне путь. Я окинул взглядом ее платье, которое не только было застегнуто наглухо, так еще и доставало до пола.
– Дело в том, что мои смокинг, туфли, запонки, бабочку, черную шляпу и лайковые перчатки украли на пляже, когда я купался в море, – бессовестно клялся я, чуть прибавляя громкость в наушниках плеера – началась моя любимая песня «Power to the people» в исполнении Джона Леннона.
– Украли? – захлопала глазами секретарша и развела руками, собираясь сказать, что ничем помочь мне не может, но я ее перебил:
– Поэтому я хочу обратиться с просьбой к помощнику по культмассовой работе.
– А при чем здесь он?
– Он друг частного сыщика Кирилла Вацуры! – пояснил я, вскидывая палец вверх и вероломно направляясь к кабинету Макса. – А этому непризнанному гению ничего не стоит разыскать воришку!
Секретарша двигалась параллельно со мной приставным шагом.
– Но Максим Анатольевич еще не приходил!
Я ей не поверил, уж больно хлопала она глазками, приоткрыл дверь, заглянул в кабинет и, качая головой, упрекнул женщину:
– А говорите, что его нет!
Зашел внутрь и плотно закрыл за собой дверь.
Макса в кабинете в самом деле не было. Я подошел к окну, сдвинул полоску жалюзи и посмотрел на заросший самшитовыми кустами двор. Затем пробежал взглядом по стенам, на которых висели фотографии в рамках. Это были портреты эстрадных артистов с автографами, причем на многих снимках лучезарное сияние звезды озаряло и счастливую физиономию Макса. Стол помощника по культмассовой работе был завален бумагами, из пластикового стаканчика торчали обгрызенные карандаши со сломанными грифелями, протекшие шариковые ручки и засохшие фломастеры без колпачков. Компьютер допотопной модели был покрыт слоем пыли, а стекло монитора казалось рябым от жирных отпечатков пальцев.
Я сел на стул и едва успел схватиться руками за стол, иначе бы неминуемо свалился на пол. У стула, оказывается, была сломана спинка, и на нее нельзя было опираться. Я осторожно водрузил локти на стол, проверяя, не поломается ли столешница под моей тяжестью. Ничего, выдержала. Беспорядок на столе вполне соответствовал состоянию мыслей в голове Макса. Невероятные идеи рождались и столь же быстро умирали, он брался за сто дел сразу, а выполнял сто первое, состоящее из частей пятьдесят третьего и двадцать второго. Решая служебные проблемы, Макс попутно крутил романы с отдыхающими барышнями, которые, как правило, были едва ли не вдвое старше его, и писал стихи, которые много лет кряду тщетно пытался опубликовать в «Приморском бульваре»… Я просмотрел несколько бумаг, покрытых коричневыми кольцами, видимо, следами от кофейной чашки. Договор трехгодичной давности с группой «Кости». Наполовину заполненная квитанция на уплату дорожного налога. Набросок стихотворения, которое начиналось словами: «Девочка румяная моя! Хоть неуклюж я, как медведь, Но под мелодию дождя Мне хочется тебя раздеть…» Последнее слово было зачеркнуто и исправлено на «огреть»… Потом я нашел новогоднюю открытку с отпечатком бутерброда, еще несколько старых договоров о выступлении в летнем театре каких-то неизвестных мне артистов и активированную интернет-карту, уголок которой был обрезан таким образом, чтобы было удобно ковыряться в зубах.
Одно затхлое старье! Я не мог найти ни одного предмета, который говорил бы о делах Макса последних двух-трех дней. Я глянул на пол. По логике вещей, он должен быть замурован под слоем грязи, семечковой шелухи и пивных пробок. Ничего подобного! Паркетный пол был идеально чист и надраен свежей мастикой. Ухоженным и чистым выглядел и подоконник, а цветы в горшках были политы как минимум сегодня утром. Этот штрих, безусловно, дополнял противоречивый образ Макса, но как его расшифровать?
Я прошелся по кабинету, рассматривая все, на что еще не обратил внимания. Все понятно. Каждый день здесь добросовестно трудится уборщица. Но ей позволено наводить порядок всюду, за исключением святая святых – рабочего стола Макса. Главный назидатель культуры дома отдыха был убежден, что порядок на его столе идеален, все бумаги лежат в том порядке, который понятен и удобен ему одному, и ни при каких обстоятельствах трогать и менять их положение нельзя. А потому искать свежие следы служебной деятельности Макса нужно в… мусорной корзине.
Я не побрезговал покопаться в корзине, заполненной на треть смятыми и порванными бумагами. Вот пустая пачка из-под чая. Вот копия заявки в городскую типографию на печать афиши с текстом: «Тайны индукции и дедукции. Современный Шерлок Холмс раскрывает секреты своей работы…» Я разровнял заявку на колене, аккуратно сложил ее и сунул в карман. Может пригодиться. Вот набросок стихотворения: «Лето пришло. Как мне жарко теперь! Я обильно потею… Ах ты, сердце мое! Я мужик, а не зверь! И под мышками брею…» Совсем свихнулся Макс! В одном случае он медведь, а в другом – вовсе не зверь и даже под мышками бреет.
Ничего более примечательного в корзине не оказалось. Я уже хотел отставить ее, как вдруг заметил на самом дне бумажный шарик. Опять стихи? Я осторожно развернул листок и положил перед собой на стол. Это был короткий текст, отпечатанный на принтере крупным шрифтом: «ПРИБЬЮ, СОБАКА, ЕСЛИ ЕЩЕ РАЗ ВЫПУСТИШЬ НА СЦЕНУ ЭТОГО ПОГАНЦА!»
У меня даже пульс участился от волнения. Я кинул взгляд на дверь – мне показалось, что в приемной раздался голос Макса – и смял лист в кулаке. Нет, дверь не открылась, никто в кабинет не вошел. Я встал у окна и еще раз прочитал короткое, но жесткое предупреждение. Надо полагать, что речь идет обо мне и «поганец» – это я? Откуда взялась эта бумага? Кто ее написал?
Я осмотрел лист. Ни следов, ни пометок. Только на правом поле серое пятно, напоминающее лошадиную голову. Подобное затенение обычно оставляет старый или испорченный картридж. Возможно, это предупреждение Макс получил по почте. Но где в таком случае конверт? Я еще раз обыскал корзину. Конверта нет. Может быть, Макс припрятал его, чтобы сохранить печать почтового отделения, откуда письмо было отправлено. Может быть, порвал на мелкие кусочки и выкинул в окно. Не исключено, что эту записку Максу подкинули без конверта, подсунули под дверь или передали через секретаршу… Вариантов много. Теперь можно попытаться объяснить странное поведение Макса. Его так сильно напугали, что он боится подходить ко мне? Но для чего он тогда следит за мной? Зачем ему понадобился обрывок газеты с заметкой о происшествии в «Балаклаве»?
Всякие дурные мысли полезли мне в голову, но верх взяла достаточно правдоподобная версия. Продюсер моего двойника, дабы не было конкурентов, предупредил Макса, чтобы тот не вздумал организовать еще один концерт с моим участием, ибо тогда сразу вскроется, кто из двух «Вацур» настоящий! «Прибью, собака!» – намерения достаточно убедительные. Не уверен, что Макс в самом деле собирался организовать еще одно мое выступление, но испугался он, судя по всему, здорово. Так испугался, что боится подойти ко мне…