Ненужное зачеркнуть
Шрифт:
Я вышел на автобусную остановку. Она была полна людей, все напряженно всматривались в даль. Я встал в самой гуще, где меня трудно было бы увидеть издалека, и вскоре остановил такси.
– На железнодорожный вокзал!
Устроившись на заднем сиденье, я пересчитал свою наличность. Приобретение кассеты наносило сокрушающий удар по моему бюджету. Я не хотел думать о том, что буду делать, если просмотр записи ничего нового мне не откроет. Деньги, деньги, деньги и лишь отчасти кулаки да быстрые ноги были главным акселератором в каждом моем криминальном расследовании. Без денег я уподоблюсь провинциальному следователю из какого-то глубинного РОВД, по горло заваленного личными бытовыми неурядицами и «висяками».
Отсчитав тысячу долларов, я сунул их в карман, остальное, туго стянув резинкой, закинул в рюкзак и вдруг поймал пристальный и не совсем здоровый взгляд водителя. Он смотрел на меня через зеркало заднего вида и сразу же опустил глаза, как только мы встретились с ним взглядами. Этот необъяснимый интерес взволновал меня. Раньше я бы не обратил на него внимания.
У пересечения улиц Ватутина и Пархоменко водитель сбросил скорость и перестроился ближе к обочине. Мы встали в хвост автомобильной пробки.
– Что там? – спросил я, с тревогой поглядывая на часы. – Авария?
– ГАИ, – односложно ответил водитель.
Мы продвигались вперед с черепашьей скоростью. Я опустил стекло и высунулся из окошка. Впереди мерцали проблесковые огни милицейских машин. Колонна автомобилей продвигалась между ними, милиционеры, помахивая полосатыми палками, словно тигры хвостами, внимательно рассматривали каждую машину и пассажиров.
– Надо развернуться, – сказал я, надеясь, что водитель не заметит волнения в моем голосе.
– Зачем? Тут не долго… – ответил водитель и, как мне показалось, сильнее сдавил рулевое колесо.
– Я опаздываю на поезд! – громче сказал я.
– На какой поезд? – пожал плечами водитель. – Нет сейчас никаких поездов!
– Останови машину! – крикнул я.
– Не имею права…
Я с короткого замаха ударил его кулаком в затылок. С водителя слетела мятая белая кепка. Он качнулся вперед, и если бы не ремень безопасности, то выбил бы головой ветровое стекло. Со страху или машинально, но он все же надавил на педаль тормоза, но слишком резко; сзади раздался глухой удар – желтая «Таврия», как любопытная собачонка, уткнулась нашему такси в задок; пронзительно завыл автомобильный гудок, кто-то выдал матерную тираду.
Я открыл дверцу и выскочил из машины. Водитель «Таврии», похожий на молоденького узбечонка, решил, что я намереваюсь его побить, немедленно поднял боковое стекло и заблокировал дверь. Я перепрыгнул через горячий, как утюг, капот, выбежал на тротуар и сразу же нырнул в узкий и сырой проход между домами. По скользкой тропе, напоминающей русло помойного стока, спустился на заброшенные огороды и по кустам, мимо мусорных свалок, по незнакомым дворам – все дальше и дальше.
Не знаю, что это было – плановая ли проверка машин, въезжающих в город, или розыск конкретного человека, то есть меня. Но я не мог рисковать и не управлял своим животным инстинктом самосохранения, который плевать хотел на трезвую рассудительность и неторопливость. Выпачкавшись по колени в песке, я выбежал к стадиону, обогнул его и на Бастионной снова поймал такси. До встречи с продавцом кассеты оставалось минут десять.
Нельзя было исключать, что я прямиком шел в умело расставленные милицией сети. Но чтобы убедиться в этом, надо было эти сети увидеть. За минуту до встречи я поднялся на вторую платформу, прошелся по ней, поглядывая на людей, слоняющихся по первой платформе. Парня в красной майке и бежевых шортах я увидел сразу. Он стоял напротив главного входа и крутил во все стороны головой. Я бы не сомневался в том, что это и есть продавец кассеты, если бы у него в руках что-то было. Но в одной руке парень держал сигарету, а вторая парилась в кармане. И ни сумки, ни рюкзака. Выходит, это сотрудник милиции? Но если это опер, как он мог проколоться на ерунде, забыть про муляж кассеты?
Я перешел на первую платформу, еще раз глянул на главный вход в здание вокзала и решил, что если оттуда выплывет рота милиционеров, то успею спрыгнуть на железнодорожные пути и убежать по ним со скоростью местной электрички.
– Ну что? Где товар? – спросил я, подойдя к парню.
Он вздрогнул от неожиданности, мельком оглядел меня и сбил спесь. Должно быть, он ожидал увидеть эдакого театрала, потомственного интеллигента, излагающего свои мысли исключительно высоким штилем. А покупателем кассеты оказался пропыленный детина приличного роста, с внушительным объемом грудной клетки, тяжелой небритой челюстью и злым блеском в глазах.
– А-а… – произнес он, на всякий случай отступая от меня на шаг. – А-а-а… это… А кассета в камере хранения.
– Что ж ты не прихватил ее с собой? – спросил я, кидая быстрый взгляд на дверь вокзала.
– А вы это… вы сначала дайте мне деньги, а потом я позвоню вам и скажу номер ячейки и код.
Молодец, парень. Такого обмануть тяжело. Все предусмотрел. Неплохо бы побеспокоиться о том, чтобы он не обманул меня. Обидно будет попасться на мякине. Моя работа приучила меня относиться к незнакомым людям с известной долей недоверия, но сейчас я понадеялся на интуицию и отдал деньги. Парень быстро пересчитал их, зажал в кулаке и сказал:
– Вы поймите меня правильно, я должен проверить их в обменном пункте… Подождите минут пять!
Он исчез. Я спустился к камерам хранения и на некоторое время застрял у автомата, продающего пепси-колу. Неторопливо искал подходящие монеты, считал их, перекладывал с ладони в ладонь, потом загонял в монетоприемник. Холодная, как полозья саней, бутылка газировки выкатилась одновременно с телефонным звонком.
– Ячейка номер пятнадцать, шифр «Дэ семь, тридцать девять»! – радостно сообщил мне парень и, не сдерживая ликования по поводу невероятно выгодной сделки, прокричал: – Чао, бамбино!
Он не обманул. Во всяком случае, он продал мне именно видеокассету, а не книгу или кирпич. Я сунул ценную добычу в рюкзак и вышел на привокзальную площадь. В Севастополе мне больше нечего было делать. Надо было затаиться в укромном месте и просмотреть кассету. Тягостное чувство, что за мной ведется слежка, не оставляло меня. Садиться в такси мне уже не хотелось. При виде человека в форме я немедленно переходил на другую сторону улицы. Я озирался по сторонам помимо своей воли, и от этого у меня вскоре невыносимо заболела шея. Я пешком дошел до Советской, затем свернул на Терещенко. Я нарочно выбирал маленькие улочки, изобилующие путаными двориками. На них я чувствовал себя так, как крыса в подвале. Сравнение гадкое, но точное. Любопытство терзало меня. Что записано на кассете? Пойму ли я, в какой момент легко подвешенный язык артиста стал его злейшим врагом и в итоге привел к смерти?