Необитаемое сердце Северины
Шрифт:
– Верно... – улыбнулась мечтательно Армия. – Была такая военная подготовка.
– Немец мой крестный отец? – удивилась Северина.
– Нет, не он. Думается мне, это был тот незнакомый мужик в очках, – сказал Бугаев. – Иначе, зачем ему сюда приезжать? Опять же, он денег Варваре оставил и потом еще приезжал года через два.
Все остановились у дома Армии.
– Ну чего? – спросила та, притопывая от холода. – По маленькой?
Пошли к ней. Расселись, не раздеваясь. Армия из бартерных запасов достала пол-литровую бутылку и налила в четыре рюмки. Северина подставила еще одну. Взрослые переглянулись и загудели:
– Ну-у-у!..
Армия налила и Северине, потом подняла свою рюмку, приглашая всех чокнуться.
– За нашу девочку! – сказала она. – За живую!
– Даст бог, не заболеет, – кивнула Кукушка.
Выпили, не закусывая. Северина выровняла дыхание и спросила:
– А где мне найти этих людей? Крестные называются... Ни разу меня не навестили.
– Это не простые люди были, – покачал головой Бугаев. – А найти их можно по записям в церковной книге, там все регистрировали. Но я думаю, они тебя сами найдут, когда надо будет. Одно знаю – Варвара по жизни нужды никогда не имела.
– Ей мог помогать... мой отец... – неуверенно сказала Северина. – Пока не умер...
Взрослые переглянулись.
– А он уже умер? – удивилась Кукушка, заметила взгляд, который метнула в нее Армия и зачастила: – Я к тому, что никто ведь знать не может – жив он или мертв, а то бывает...
– Тебе какое отчество в паспорте Берия обещал записать? – Перебила ее стенания Армия.
– Отчество?.. – растерялась Северина. – Не знаю. Я посмотрела свое свидетельство о рождении, а там отчества нет. Прочерк... Что это вы глаза отводите? Солодуха? Кто был мой отец?
– Он был... как бы это сказать... – забормотала Солодуха.
– Он был оленем, – пришла на помощь Кукушка. – Так сказала Варвара, когда забеременела.
Северина от неожиданности встала.
– Вы что, издеваетесь?.. Каким еще оленем? Тетка Армия?!
– Ну, каким... – забормотала Армия, пряча глаза. – Северным, каким же еще. К нам после шестьдесят первого года в леса пришло много тундровых оленей.
– Прекратите девчонке мозги пудрить! – потребовал Бугаев. – Она уже водку с нами пьет, а вы все – олень, олень!.. Нагуляла Варвара тебя неизвестно от кого, вот прочерк и поставила, – повернулся он к Северине. – А Елка наша тогда как раз вернулась жить в Полутьму после своей большой любви, так они с Варварой спелись на тему... как бы это сказать, любви к животным.
– А почему мама мне ничего не говорила?! – еле сдерживает слезы Северина. – Просто сказала в четыре года, что отец умер!.. В четыре года мне бы понравилась эта сказка про оленя!.. А фотография? В рамочке на стене ее фотография с мужчиной?..
– Ладно, ладно, – Армия подошла к девочке, погладила ее по голове и усадила. – Не говорила, значит – это правда. А если сказала, что умер, значит, умер ее олень, ей лучше знать.
– Вы!.. ненормальные. – Северина села и закрыла лицо ладонями.
Бугаев кивнул:
– Это точно – место у нас аномальное. Елка тоже потом в лес ходила... как бы это сказать прилично... К медведю.
Северина растопырила пальцы и осмотрела сидящих. Не обнаружив и тени насмешки в их лицах, убрала руки.
– Ты когда мне сказала, что хочешь прикармливать волков и медведей, – продолжал Бугаев, – и я уж подумал... Никто ведь не знает, отчего в наших местах бабы чумеют. Хотя я, к примеру, имею определенную точку зрения! – Он многозначительно осмотрелся и указал пальцем в потолок. – Атомная бомба!
– Сейчас заведется, – вздохнула Армия.
– И заведусь! Пусть молодежь потом своим детям расскажет, отчего в наших краях там много аномалий всяких! Оттого, что Хрущев на наш север бомбу сбросил в октябре 61-го! Это вам не граната – пятьдесят пять миллионов тонн в эквиваленте ка-а-ак шарахнул!.. По Новой Земле. Я все помню! Я помню, как в наши края после того гриба от Варандея через реку Мезень зверье повалило! Из ненецкого округа шли олени. Тысячами! А лесники еще десять лет спустя встречали в наших лесах белых медведей.
– Не белых, а желтых, – поправила Солодуха.
– А медведя Ёлкиного Немец убил, – вздохнула Кукушка. – И следующего... тоже убил. Видно, еще любил свою мачеху.
– Ну какую мачеху?.. – простонала Северина.
– Елка ведь... загуляла с пасынком, – заплетающимся языком объяснила Кукушка.
– Старший немец ее в жены взял с довеском, – кивнула Солодуха. – Тот еще довесочек – Любавушке нашей пятнадцать в шестьдесят втором году было, я помню. Елка тогда в городе жила, приехала в Полутьму мужа показать.
– А у немца старшего тоже сынок имелся, так что забот у них было поровну, – добавила Кукушка. – Любава влюбилась в младшего немца, он влюбился в мачеху, а старший немец возьми да и свались от всего этого в ударе.
– Он не от этого свалился, – возразила Солодуха. – Его инсульт хватил, когда он узнал, что падчерица беременна от сынка. А та женщина, что привезла его сюда в коляске, и стала потом его третьей женой. Любава матери не послушалась, сделала аборт и уехала учиться куда подальше. А Елка с пасынком жили несколько лет в городе гражданским браком, пока оба от такой любви не свихнулись.
Тихонько всхрапнул задремавший Бугаев, дернулся от собственного храпа и осмотрел женщин.
– Все имущество старшего немца перешло к его третьей жене. Сын прав не имеет дом продавать или завещать, – строго заметил он. – А мужик, что приезжал сюда на крестины, прикупил у их дедовскую развалюху рядом, так что наш Немец гол как сокол. И твои угрозы, Армия, по делу и без дела, в его отношении получаются совсем пустые – чужой дом грозишься сжечь. А вмазала ты ему сегодня достойно, хвалю. Ну что, по домам? – он встал.