Необоснованные претензии
Шрифт:
На минуту он замолчал, посасывая трубку, но не услышал ее ответ.
— Видите ли, — продолжал он мягко, — вам даже непонятна идея покушения на чужую жизнь. Она вам столь же чужда, как мне мысль о том, чтобы снять одежду и попытаться изнасиловать женщину-ассистента.
Элизабет изучала свою кофейную чашку.
— Вы заставляете меня ощущать себя каким-то бесчувственным созданием, убившим в себе человечность ради искусства, так, будто в моих генах есть нечто, сделавшее меня странной, иной, отличной от других.
— Конечно, иной. Чтобы достичь
— Ну, по правде говоря, кое-что было. Однако воля моего отца была сильнее влияния гормонов. Я думаю, он убедил меня, что здоровая доза презрения — единственный достойный ответ юным искателям.
— Так вот почему вы вышли замуж за Тимоти Карлтона! Искали в нем некое подобие сильной личности отца?
Он заметил, что она отшатнулась, и быстро сказал:
— Простите. Я вовсе не собирался проявлять нескромность и излишнее любопытство. Думаю, сработала профессиональная привычка: психоаналитик всегда пытается узнать о людях как можно больше, чтобы понимать их лучше. Гены въедливости. Думаю, вы могли бы назвать их по своей доброте. Но иногда это похоже на несносное любопытство.
— Нет, все верно. Возможно, вы правы. Собственно, я никогда не пыталась проанализировать, почему я вышла замуж за Тимоти. Во всяком случае, не по молодой наивности, это уж точно, девчонкой я уже не была. Так что не в незрелости дело. Я и сейчас не могу ответить: почему? — Она опустила глаза в надежде, что он не заметит по ним, что она лжет. Никогда никому она не признается, почему вышла за Тимоти.
Кристиан спокойно набивал трубку — отец всегда называл это “ритуалом успокоения”.
— Вам это помогает собраться с мыслями?
— Что? Ах, трубка! Вероятно, да, вполне вероятно.
— Послушайте, доктор, а ведь вы не уверены, что я не убивала своего мужа. Вы произносили слова, звучащие удивительно логично, и все же это были только слова. Никто не знает, что заставляет человека совершать те или иные поступки, в том числе — насилие. На процессе говорилось, что на орудии убийства нашли отпечатки моих пальцев, и предполагалось, что у меня есть мотив.
— То есть желание стать богатой наследницей?
— Да, и, конечно, желание освободиться от омерзительного брака со стариком.
— Вы никогда бы не совершили такой глупости.
— Глупости? Вы имеете в виду отпечатки пальцев на дурацком серебряном ноже для колки льда? Или то, что у меня не было алиби на то время, когда Тимоти убили?
— Чем вы занимались в тот вечер?
— Да просто гуляла в Сентрал-парке, приглашая воришек совершить на меня нападение, но никто не покусился на мой кошелек — к счастью или к несчастью, — все зависит от того, как посмотреть.
— Я
Элизабет склонила голову набок.
— Да, а как вы узнали?
— Да ведь на процессе говорили об этом.
— Я многое забыла из того, что произошло. Действительно, получилось так, что я туда не пошла. Какая жалость! Окружной прокурор лишился возможности заявить, что я наняла убийцу.
— В вашем голосе все еще слышится горечь.
— А вы бы что чувствовали?
— Да, конечно, но у меня в отличие от вас главным было бы желание отомстить, расквитаться. Например, я бы постарался заткнуть грязный рот Кэтрин Карлтон. Эта молодая женщина представляет угрозу, правда, больше для себя самой, чем для других.
На минуту он замолчал.
— Я читал о вашей стычке с ней в ресторане.
— Было такое. Кэтрин — печальный случай.
— Я слышал, что она не очень разборчива по части мужчин.
— Как, ради всего святого, вам удается разузнать так много, Кристиан? Он ответил не спеша:
— Вы не читали о Чэде Уолтерсе?
— А кто это?
— Если выражаться вульгарно, то он настоящая находка для дам — жеребец, да и только, обслуживает богатых дам. Кроме того, распродает наркотики. Он мертв, предполагается, что его убили товарищи по ремеслу. Мерзкое дело.
— Человек, с которым Кэтрин была в тот вечер в ресторане?
— Да.
— И он убит.
— Не большая потеря для общества, вы не находите?
Элизабет почувствовала, как по всему ее телу от шеи до пальцев ног пробежали мурашки, и задумчиво произнесла:
— Думаю, его смерть кое-кому была выгодна.
— Его образ жизни предполагал риск.
— А у Кэтрин есть алиби?
— Конечно. Как я слышал, она отдыхала в Нассау, когда все произошло. Нечто вроде коротких каникул.
Они оба помолчали с минуту — каждый думал о своем. Наконец Кристиан сказал:
— Не сыграете для меня, Элизабет?
— Конечно, сыграю, если вы мне скажете, почему вы это сделали.
— Но я сказал.
— Нет, вы только поманили, но даже не приоткрыли завесу. Почему, Кристиан? Я должна знать.
— Я потерял все свои деньги и в ближайшие пятьдесят лет собираюсь шантажировать вас.
Она сделала попытку улыбнуться, но губы лишь сложились в болезненную гримасу.
— Ну, это я по крайней мере могла бы понять. Она все еще ждала, но больше Хантер ничего не сказал.
Элизабет поднялась и подошла к своему роялю, но не села на стул, а медленным жестом провела рукой по блестящему черному дереву, целиком поглощенная этим занятием.
— Элизабет, — услышала она голос за спиной. — Неужели вы никогда никому не доверяли беззаветно, полностью, бесповоротно?
— Да, со мной это было, но теперь уже можно сказать, что я ошиблась в этом человеке. Я была просто дурой.
Элизабет села за фортепьяно и тронула клавиши. Она заиграла “Патетическую сонату”, и комната наполнилась яростными аккордами.