Необъятный мир: Как животные ощущают скрытую от нас реальность
Шрифт:
Когда эхолокацией пользуются вымышленные персонажи – вспомним Тоф Бейфонг из мультсериала «Аватар: Легенда об Аанге» (Avatar: The Last Airbender) или Сорвиголову из вселенной комиксов «Марвел»[208], – их способность обычно изображается в виде расходящихся светлых концентрических линий, обрисовывающих контуры объектов на темном фоне. Дух эхолокации тут отчасти уловлен правильно: Киш действительно получает некое ощущение окружающего трехмерного пространства. Но поскольку ему, в отличие от летучих мышей, недоступны ультразвуковые частоты, разрешение у его эхолокатора гораздо ниже. Контуры размыты. Объекты распознаются не столько по очертаниям и границам, сколько по плотности и текстуре. Эти свойства, говорит Киш, «примерно как цвет эхолокации». Пытаясь осмыслить его сенсорный мир, я представляю себе акварельную скульптуру, возникающую в сознании при каждом щелчке. Окружающие объекты отображаются в виде нечетко очерченных клякс, «оттенки» которых означают разные текстуры и плотность[209]. Дерево, рассказывает мне Киш на прогулке, звучит
Для Киша эхолокация означает свободу. Он гуляет по городу, ездит на велосипеде, ходит в одиночные пешие походы. И он такой не один. Как минимум с 1749 г. известны истории о слепых, которые без посторонней помощи передвигались по людным улицам, или (в более поздние века) объезжали препятствия на велосипеде, или катались на многолюдном катке{690}. Человек пользовался эхолокацией за сотни лет до того, как появилось это понятие. Исторически такую способность было принято называть «лицевым зрением» или «чувством преграды». Как и в случае с летучими мышами, ученые полагали, что обладатели этих умений кожей чувствуют едва уловимые изменения воздушного потока. А сами обладатели чаще всего и понятия не имели, откуда берутся их ощущения[210].
Вот, допустим, Майкл Супа. Студент-психолог Супа был слепым с детства. В повседневной жизни он неплохо чувствовал преграды на расстоянии, но объяснить, как у него это получается, не мог. Он подозревал, что здесь как-то замешан слух, поскольку он часто щелкал пальцами или каблуками, определяя дорогу. Проверять это предположение он начал в 1940-е гг.{691} Собрав студентов в большом зале, Супа выяснил, что нескольким из них – одному такому же слепому и двум зрячим, но с завязанными глазами, – удается по слуху определить местонахождение большой древесно-стружечной плиты. Лучше всего у них это получалось в обуви на паркете, хуже – в носках на ковре, и совсем не получалось с заткнутыми ушами. В другом, еще более наглядном эксперименте Супа завязывал напарнику глаза и просил, взяв микрофон, двигаться к плите. Сидя в соседнем звукоизолированном кабинете и слушая происходящее в зале через наушники, Супа был способен понять, где находится плита, и сказать напарнику, когда остановиться.
Так совпало, что эти эксперименты проводились примерно в то же время, когда Гриффин и Галамбос работали с летучими мышами. Публикуя в начале 1944 г. результаты своих исследований, Супа сослался на статьи о летучих мышах, и Гриффин, введя чуть позже в том же году термин «эхолокация», уже описывал эту способность не только у летучих мышей, но и у слепых, цитируя Супу{692}. Но если об эхолокации у летучих мышей теперь знают все, то об эхолокации у человека – очень немногие. Кишу по сей день попадаются исследователи эхолокации, «даже не слыхавшие, что человек тоже может эхолоцировать, – рассказывает он. – Человеческим биоэхолокатором пренебрегают, считая его слишком грубым и примитивным для изучения». Я думаю, это потому, что слепота у нас по-прежнему настолько стигматизирована. Все эти «мы были слепы» (не подозревали о чем-то), «неспособность видеть дальше собственного носа» (неумение осознавать и просчитывать последствия, представлять общую картину), «зашоренность» (косность, ограниченность мышления), «слепой фанатизм», «слепая любовь» (безрассудство) – уравнивают отсутствие зрения с отсутствием осознания внешнего мира. Однако в действительности слепые вполне осознают, что творится вокруг них[211].
Эхолокация позволяет Кишу чувствовать то, о чем не подозревают зрячие, – располагающееся за спиной, за углом, за стенкой. Но бывает и наоборот – то, что для зрячего элементарно, эхолоцирующему дается с большим трудом. Эхо от мелочей на переднем плане тонет в эхе от крупных объектов, выступающих фоном. Как летучим мышам трудно различить насекомое на фоне листа, так Кишу и другим эхолоцирующим трудно различить предметы на столешнице (хотя, к их досаде, именно такие задания им обычно и дают). «И вот вы пытаетесь распознать на этой огромной поверхности какую-нибудь коробку салфеток, степлер и прочую ерунду, – говорит он. – Это примерно как разбирать написанное белым по белому». Точно так же Киш может не заметить человека, стоящего на фоне стены, если будет щелкать под неудачным углом. Склон, уходящий вверх, обнаружить проще, чем уходящий вниз. Угловатое различается лучше, чем обтекаемое, а твердое легче, чем мягкое. При одной памятной демонстрации для немецкого телешоу Киш осознал, что не может с помощью эхолокации отличить бутылку шампанского от мягкой игрушки. Сужающаяся вверху обтекаемая бутылка отражала эхо от щелчков сразу во многих направлениях, а игрушка, наоборот, все поглощала. В результате обоим отраженным сигналам не хватало энергии, чтобы четко передать форму или текстуру, и «поэтому мой мозг отождествлял эти предметы, – объясняет Киш. – Они ощущались для меня одинаково».
На практике подобные затруднения не составляют большой проблемы, поскольку Киш почти никогда не полагается только на эхолокацию. Дома
В 2000 г. Киш основал некоммерческую организацию World Access for the Blind («Доступ к миру для слепых»), чтобы учить эхолокации других незрячих. Вместе со своими инструкторами, тоже слепыми, ему удалось натренировать тысячи учеников в десятках стран. Эхолокация по-прежнему довольно редкий навык, который часть слепых не приветствует как социально неприемлемый, рушащий традиции или доступный лишь немногим особо талантливым. Но Киш с ними не согласен. Эхолокация станет доступнее и привычнее, если увеличится число ее лицензированных преподавателей. Сам Киш был первым из полностью незрячих жителей США, кому удалось получить сертификат специалиста по обучению пространственному ориентированию. «У нас активно сопротивляются тому, чтобы слепые учили других слепых, как жить без зрения, – объясняет Киш. – Мы получаемся вроде насильно опекаемых». По его словам, в детстве многие слепые сами пытаются пользоваться звуком при освоении окружающего пространства – если не цокать языком, то щелкать пальцами или топать ногой. Но родители часто пресекают такое поведение как неподобающее или странное, и оно не успевает перерасти в развитый эхолокационный навык. Родители Киша были не из таких. Ему не запрещали цокать. Когда он подрос, ему купили велосипед. «Они считали мою слепоту делом житейским и не мешали мне свободно передвигаться, открывать мир, учиться взаимодействовать со всем, что меня окружает», – говорит Киш. Эта свобода в конечном итоге изменила его мозг.
Нейрофизиолог Лор Талер работает с Кишем с 2009 г.{693} Как ей удалось установить с помощью нейровизуализации, когда Киш и другие способные эхолоцировать слышат эхо, у них заметно активизируются участки зрительной коры – области, которая обычно отвечает за зрение. Когда те же стимулы слышат зрячие, эти участки дремлют. Это не значит, что Киш «видит» эхо. Скорее, дело в том, что на основании информации из отраженных аудиосигналов он рисует карту окружающего пространства, – а это задача как раз для зрения. Даже когда само зрение утрачено, мозг сохраняет способность выстраивать подобные карты, переквалифицировав так называемую зрительную кору в эхообрабатывающую[212]{694}. Поэтому Киш может улавливать расположение объектов не только относительно себя самого, но и относительно друг друга. Именно на эту способность он, скорее всего, опирается в своих более авантюрных занятиях – от пеших походов до езды на горном велосипеде. Если прочие чувства, память и прощупывание тростью просто поставляют ему данные, то щелканье локализует эти данные в пространстве{695}. «Пространственная ориентация развита у него на порядок лучше, чем у большинства ослепших в раннем возрасте», – сообщает Талер. За этой способностью стоят практика длиной в жизнь и возможность с младенчества активно осваивать мир.
Выше, когда речь шла о дельфинах, я писал, что эхолокацию можно назвать звуковым осязанием. Примерно так представляет ее себе и Киш. «Это как продолжение осязания», – говорит он. Она носит целенаправленный исследовательский характер: Дэниел Киш, как и летучие мыши, заставляет мир обозначиться. В определенном смысле эта активная составляющая есть и у других чувств. Хищная птица окидывает взглядом горизонт, змея высовывает язык, ловя запахи, крот-звездонос тычется своим звездчатым носом в стенки тоннелей, крыса прощупывает пространство вибриссами, златка пожарная повышает чувствительность своих тепловых датчиков, работая крыльями. Но в отличие от них летучая мышь, дельфин или человек в процессе эхолокации исследуют постоянно, по умолчанию. Из всех уже рассмотренных нами чувств такую постоянную активность пока предполагала только эхолокация.
Но она такая не одна.
10
Живые генераторы
Электрические поля
Я стою перед аквариумом в лаборатории Эрика Форчуна в Ньюарке, штат Нью-Джерси. В аквариуме живет электрический сом, представитель одного из многих видов рыб, способных генерировать электричество. Тучный, ржаво-коричневый, он напоминает клубень батата с плавниками. Форчун назвал его Блабби (от английского blub, «пухлый, надутый»). Током он, как уверяет Форчун, бьет ощутимо, но для человека такой удар не опаснее, чем лизнуть батарейку. «Так что, если хотите острых ощущений, можете попробовать», – приглашает он. Гоня подальше подозрение, что он таким образом избавляется от назойливых журналистов, я опускаю руку в аквариум. Блабби даже усом не ведет, чего почти сразу не скажешь обо мне. Когда выпущенный им разряд заставляет мои мышцы сократиться, я рефлекторно выдергиваю руку, забрызгивая водой блокнот. Пальцы зудят еще примерно час. «Это где-то 90 вольт, – говорит Форчун. – Я рад, что вы решились попробовать».