Необычайное путешествие
Шрифт:
— Посмотри, Вася, — сказала она. — Здесь коров доят мужчины.
Действительно, кроме Старшей Матери ни одна из женщин даже не подошла к стаду, находившемуся уже в загоне.
В это время пастухи, спутав мочальными веревками задние ноги коров, торопливо доили их. С другой стороны коров еще торопливее сосали подбежавшие к ним телята. Некоторые животные яростно сопротивлялись дойке. То одна, то другая корова, порвав путы, выбивала ногой из рук доильщика глиняную чашу, и добытое с трудом молоко выливалось на землю.
— Да! Доение здесь - нелегкая
— И доят здесь по старинке, — вздохнула Кюльжан. — Еще моя бабушка так доила: с одной стороны она, с другой теленок.
Было уже совсем темно, когда доение закончилось. Все принесенное молоко было сразу вылито в варево, снятое с огня. Теперь к костру подошли и взрослые. Старшая Мать, вооружившись большим деревянным ковшом, черпала из котлов и наливала в глиняные чашки кашу из зерен ячменя. Другие женщины принимали чашки и ставили их перед мужчинами и детьми.
— Какая большая у них семья, — шепнул Валерик. — Целый колхоз, или, в крайнем случае, бригада.
Ужин начался. К каждой чашке полагалась одна деревянная ложка, которой ели по очереди шесть-восемь человек.
Когда вся каша была съедена, одна из женщин собрала посуду и направилась с ней к протекавшему ручью. Кюльжан поспешно вскочила на ноги.
— Я помогу ей мыть чашки, — сказала она в ответ на вопросительный взгляд Васи. — Я так соскучилась сидеть без дела!
И, сорвав на ходу пучок травы, девочка поспешила за ушедшей.
— Да, — сказал Вася. — Нам тоже надо браться за какую-нибудь работу. Не можем мы тут сидеть дармоедами!
— Утро вечера мудренее, — ответил, позевывая, Валерик. — Если здесь живут, как в колхозе, кто-нибудь должен распределять и работу. Завтра спросим у этой Старшей Матери, что нам делать.
Светили звезды, и яркая полная луна плыла сквозь легкие облачка. Ее лучи красиво серебрили мокрые от росы листья деревьев. Уже почти все жители скрылись в доме, когда к мальчикам вернулась Кюльжан.
— Ну, вот мы и устроились с ночлегом, — сказала она. — Тетя, которой я помогала мыть посуду, сказала, что мы будем ночевать с нею, у нее есть свободное место. Вчера она выгнала отца своих детей.
— Почему это выгнала? Так не бывает.
— Нет, бывает, — возразила Кюльжан. — Тетя сказала, что он плохой охотник и стадо пасти не хочет, все время спит. Она оставит детям лепешку, а он отнимет и сам съест.
Женщина в это время отнесла посуду и вернулась за детьми. Сперва она забрала своих: одного на руки, другого — взяв за ручонку, потом кивнула головой нашим путешественникам, предлагая следовать за нею. Один за другим они переступили порог Большого Дома. Виновато поджав хвост, с ними шмыгнул и Дозор.
В полной темноте, держась друг друга, дети шли гуськом за женщиной. Она привела их в маленькую каморку с крошечным отверстием вместо окна. Дети почувствовали, что ступают по мягкой шкуре.
— Здесь будете спать, — сказала коротко уставшая за день женщина.
Опустившись на шкуру, Вася пошарил вокруг
Мальчик проснулся, почувствовав, что кто-то грубо и настойчиво тащит его за ноги. Он услышал тихое рычание Дозора и окончательно пришел в себя.
Было еще очень рано. В отверстие, заменявшее окно, вместе со свежей струей утреннего воздуха лился голубоватый рассвет. В дверях, вернее, на фоне шкуры, отгораживавшей каморку, стоял высокий, но какой-то нескладный мужчина с рыжеватой всклокоченной шевелюрой, в меховых штанах, торчавших клочьями. Это он тащил Васю за ноги из помещения. При этом он прыгал на одной ноге, отбиваясь другой от наседавшего Дозора. Все это показалось мальчику не столько страшным, сколько смешным.
— Наверно, отец, место которого мы заняли, — подумал Вася. — Но ведь мы же не самовольно… Нас пригласили.
Мальчик рванулся из рук незадачливого хозяина, нечаянно задев малыша, спавшего рядом. Тот немедленно заголосил. Женщина проснулась. С минуту она молча глядела на непрошенного посетителя, потом нехотя встала, молча взяла его за спутанные космы волос и выставила из помещения. Затем она взяла каменную чашу с небольшим углублением, зачерпнула рукой из стоявшего рядом кувшина горсть ячменных зерен и, высыпав их в чашу, принялась усердно растирать каменным пестом.
Васе было неловко оставаться праздным наблюдателем, и он предложил свою помощь. Пест был очень тяжел, зерна сперва выскакивали из этой примитивной зернотерки, но мальчик быстро освоил это несложное дело. Женщина принесла ему чашку, в которую нужно было высыпать готовую муку, и пошла по своим делам.
Вася старался изо всех сил. Скоро ему стало жарко, устали руки, но прекращать работу было стыдно. Он очень обрадовался, когда, услышав стук песта, проснулись Валерик и Кюльжан.
— Давай помогу, — предложила сразу девочка, взглянув на измученное лицо Васи.
— Пусть лучше Валерик меня сменит — пест очень тяжелый, — прерывающимся голосом возразил тот.
— Это не мужская работа, — запротестовал Валерик.
— Как тебе не стыдно, — вспыхнула Кюльжан. — Вот я скажу этой женщине, чтоб она не давала тебе лепешек, которые напечет из этой муки. Кто не работает, тот не ест!
— Уж и пошутить нельзя. — Давай, сменю, что ли!
И он начал лениво долбить пестиком в ступке. Зерна так и брызнули в разные стороны. Возмущенная девочка вырвала у него пест и усердно принялась за работу. Сменяя друг друга, она и Вася натолкли почти полную чашку муки. Валерик обиженно сопел и старался не смотреть на товарищей.
В азарте дети не заметили, что за ними издали наблюдают приютившая их женщина и Старшая Мать. Подойдя к ним, Мать, ласково проводя рукой по раскрасневшемуся личику Кюльжан, сунула ей и Васе по горсти диких сушеных груш и, взяв чашку с мукой, удалилась вместе с женщиной, не удостоив Валерика даже взглядом.