Необычайные приключения Арсена Люпена

Леблан Морис

— Ба! Кому интересны эти сплетни?

— Неужели, по-вашему, никого не интересуют пятьдесят тысяч франков, подаренные вами жене Никола Дюгриваля? Или таинственный способ, которым вы распутали загадку трех картин?

— Да, загадка была не из простых, — согласился Люпен. — Предлагаю для нее заглавие: «Подсказка тени».

— А ваши светские успехи! — продолжал я. — Похождения галантного Арсена! А тайна ваших благодеяний! Все эти случаи, на которые вы так часто мне намекали: «История обручального кольца», «Смерть рядом» и прочее! Люпен, решайтесь!

Люпен к этому времени уже успел прославиться, но главные его подвиги были еще впереди. Ему еще предстояли «Случай с иглой для шприца» и «813». Не помышляя о том, чтобы присвоить древние сокровища французских королей или похитить Европу из-под носа у кайзера, он довольствовался менее дерзкими деяниями и более скромными доходами и растрачивал жизнь в каждодневных трудах, изо дня в день творя зло, так же как и добро, — от полноты души, из прихоти, подобно новому Дон Кихоту, движимому то жаждой развлечений, то состраданием.

Люпен хранил молчание, и я повторил:

— Прошу вас!

— Возьмите карандаш и лист бумаги, — к моему изумлению, откликнулся он.

Я поспешно повиновался, радостно предвкушая, как он продиктует мне наконец какую-нибудь из своих историй, которые звучат в его изложении так вдохновенно и занимательно, а я вынужден, к прискорбию своему, портить их тяжеловесными пояснениями и скучными подробностями.

— Готовы? — спросил он.

— Готов.

— Пишите: восемь — один — одиннадцать — четырнадцать — четыре.

— Что?

— Пишите, говорю вам.

Он сидел на диване, не сводя глаз с отворенного окна, а пальцы его сворачивали папиросу из восточного табака.

— Пишите: девятнадцать — семнадцать — пятнадцать — двадцать девять — двадцать один — один, — продолжал он и, помолчав, добавил: — Три.

Потом, после новой паузы:

— Восемнадцать — четырнадцать — двенадцать.

Не сошел ли он с ума? Я вгляделся в него и постепенно заметил, что из глаз его за последние минуты исчезло выражение скуки, в них затеплилось внимание, и, устремленные в пространство, они, казалось, следили за каким-то захватывающим зрелищем.

В то же время он диктовал, делая остановку после каждой цифры:

— Двадцать три — восемнадцать — четырнадцать — два — двадцать семь.

В окне виднелся только клочок голубого неба справа да фасад противоположного дома, старого особняка, ставни которого, как всегда, были затворены. Там не заметно было ничего необычного, ничего нового по сравнению с той картиной, которую я наблюдал много лет подряд…

— Девять — восемь — два — шесть — четыре — один — восемнадцать — двадцать шесть.

И вдруг я понял. Вернее, мне показалось, что я понял. Нельзя же ведь предположить, что Люпен, у которого под маской иронии таится столько рассудительности, станет тратить время на простое ребячество? И все же сомневаться не приходилось. Люпен в самом деле считал отражения солнечного луча, которые с перерывами вспыхивали на почерневшем фасаде старого дома, на уровне третьего этажа.

— Четырнадцать — пятнадцать — один — семнадцать — восемнадцать — тринадцать — четырнадцать — семнадцать — восемнадцать — девять.

Солнечный зайчик на несколько мгновений исчез, потом раз за разом через равные промежутки времени вновь заскользил по фасаду и вновь исчез. Я машинально подсчитал и выпалил:

— Девять…

— А, заметили? Ну-ну! — усмехнулся Люпен.

Он подошел к окну и нагнулся, словно пытаясь точно установить, в каком направлении тянулся луч. Потом опять улегся на канапе и заявил:

— Теперь ваша очередь считать.

Я повиновался: казалось, этот несносный человек знает, чего хочет. Вдобавок мне и самому стало любопытно, что означает столь правильное чередование солнечных зайчиков на фасаде, напоминавшее сигналы маяка.

Наверное, источник этих лучей находился в доме, расположенном на нашей стороне улицы; косые солнечные лучи били в это время дня прямо мне в окна. Казалось, кто-то все время открывает и закрывает оконную раму или, вернее, пускает для забавы зайчики с помощью карманного зеркальца.

— Какой-нибудь малыш развлекается! — воскликнул я через секунду: порученное нелепое дело начинало раздражать меня своей нелепостью.

— Все равно продолжайте!

Я считал. Записывал цифры. А солнце по-прежнему плясало передо мной с какой-то воистину математической правильностью.

— Что дальше? — спросил Люпен, когда очередной перерыв затянулся.

— По-моему, все кончилось. Уже несколько минут ничего.

Мы выждали, и поскольку сигналов больше не поступало, я шутливо заметил:

— Сдается, мы напрасно теряли время. Добыча-то уж больно мала — несколько цифр на бумаге.

Люпен, не вставая с дивана, снова подал голос:

— Не откажите в любезности, мой друг, замените каждую цифру соответствующей буквой алфавита: вместо единицы — А, вместо двойки — Б и так далее.

— Но это нелепость!

— Мало ли мы их совершаем в жизни! Одной больше, одной меньше…

Я смирился, принялся за эту дурацкую работу и выписал первые буквы: З — А — Л — О — Г…

— Слово! Получилось слово! — с изумлением закричал я.

— Продолжайте, друг мой.

Я продолжил, и следующие буквы сложились в другие слова, которые я по мере продвижения вперед отделял одно от другого. К величайшему моему удивлению, на бумаге сложилась целая фраза.

— Закончили? — осведомился Люпен.