Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего в школе, дома и на необитаемом острове поблизости села Васюковки
Шрифт:
— «…привёз… в штаб…» — продолжала диктовать Галина Сидоровна.
Больше думать было некогда, и я аккуратно вывел: «извощик».
Перебежчика я за компанию (раз они ехали на одной пролётке) тоже написал через «щ»…
— Ну как? — спросил меня Ява после диктанта.
— Порядок,— уверенно сказал я.— А у тебя?
— Будь здоров! — подмигнул Ява.
Мы чувствовали себя именинниками.
На следующий день Галина Сидоровна вернула диктанты.
— Гребенюк — четыре,— оглашала она отметки.— Карафолька — пять. Ну а Завгородний (это я то
Нас будто кто мокрой тряпкой по шее шлёпнул.
— Допелись! — хмыкнула Гребенючка.
Я показал ей кулак.
— А с тобой, Рень, я просто не знаю, что делать,— вздохнула Галина Сидоровна.— Через две недели экзамен, а ты ровно ничего не знаешь. Ведь суффиксы — это материал первой четверти.
Мы возвращались из школы мрачные и молчаливые. Вот тебе и «дети за сажей»! Мне было неудобно перед Явой за свою тройку с минусом. Так, словно я провинился перед ним. Вместе же учили, вместе придумывали этих дурацких «детей». А какие-то пол-отметки — и уже нет единства. Эх! Лучше бы и я получил двойку!
— Хочешь, я пойду и скажу, чтоб она и мне поставила двойку? Что это нечестно, что мы одинаково знаем.
— Тю, ненормальный! Думаешь, я переживаю? Двойка! Плевать!
Мне вообще почему-то всегда больше везло на диктантах, чем Яве. То ли он был такой невнимательный, то ли ещё что-то, но диктанты для него всегда кончались бедой. Устно он ещё мог иногда ответить грамматику на тройку, а было несколько раз, что и на четвёрку. А в диктантах — двойка за двойкой. И я знал, что Ява очень переживает свои неудачи. Но он был гордый.
— Может, давай всерьёз засядем за повторение? — несмело предлагаю я.
— Засаживайся, если тебе нужно,— не глядя на меня, говорит Ява,— а мне оно ни к чему.
— Да оно же знаешь как!.. Всё-таки же экзамен,— осторожно начинаю я.— А что, если и на экзамене двойка! Могут же не перевести.
— Что-о?.. Эх ты! Ничего ты не понимаешь… Думаешь, это так легко! У них же свой план по пятёркам и даже по тройкам. А за каждую двойку знаешь какие неприятности! От них же знаешь как требуют эти самые… как его… инстанции. Я слышал, Галина Сидоровна моей маме жаловалась. Так что не бойся — тройку как-нибудь поставят. К тому же моя мама депутат. Это тоже что-нибудь да значит.
— Ну, раз так, тогда, конечно…
— А что ж ты думал!
Явина уверенность передалась мне, и настроение у меня сразу исправилось.
Утром мы уже забыли и думать про диктант, про грамматику, про экзамены и возились на реке возле старой полузатопленной плоскодонки. Мы решили сделать из неё подводную лодку. Конечно, это была опять Явина идея.
— Воду вычерпать, дырки заткнуть, просмолить, верх забить досками. Тут перископ. Вот здесь люк. На дно балласт,— озабоченно говорил Ява.
— А двигатель?
— На вёслах будет. Нам же не надо, чтоб очень быстроходная. Лишь бы подводная.
— А дышать как?
— Через перископ.
— А на поверхность как всплывать?
— Балласт выбросим и всплывём.
— А если водой зальёт и затопит?
— Ты что — плавать не умеешь? Вот ещё!
Глава IV
Экзамен
Как быстро летят дни! Мы едва успели зашпаклевать и просмолить свою «подводную» лодку (ещё и верх не покрывали, и перископ не устанавливали), а уже и экзамен. Завтра.
Мы сидим на берегу и варим на костре вонючую смолу — досмаливаем лодку. Смола кипит и булькает, как манная каша. И в груди у нас булькает тревожное предчувствие завтрашней беды.
— А чего мне переживать? — словно отвечая какому-то внутреннему голосу, говорит Ява.— Я всё равно не успел бы выучить всю грамматику. За две недели! Кто же её за две недели выучит! Люди её веками выдумывали, головы себе сушили. Сколько учёных полысело на этой грамматике. А хотят, чтобы я её выучил за две недели. Кино!
«А кто тебе не давал целый год учить?» — хочу сказать я, но не говорю: поздно уже говорить, да и чего это я такой умный — я и сам не очень учил и тоже могу получить завтра двойку. Запросто! Экзамен — это экзамен, и кто там знает, что оно будет — удача или неудача.
— Давай, может, всё-таки что-нибудь повторим, на всякий случай,— говорю я.
— Перед смертью не надышишься. Только в голове всё перепутается.
— А Карафолька, я видел, повторяет, и Гребенючка тоже.
— Пускай. Они всё знают, им можно повторять. А мы ничего не знаем. Нам и повторять нечего. Нам учить нужно. А всё сразу не выучишь.
Как хорошо, что Ява говорит «мы», «нам», что он не отделяет меня от себя. Он знает, что мне всегда хочется всё делить с ним поровну — и радости и печали.
До позднего вечера пробыли мы с Явой на реке возле лодки…
И вот наступил день, великий день первого в нашей жизни экзамена.
В школе празднично и торжественно, как во время выборов (у нас и агитпункт и избирательный участок всегда в школе). В коридорах постелены дорожки, на окнах цветы, стол в классе накрыт красной скатертью. Даже плакат висит в вестибюле: «Добро пожаловать!» Только не играет гармошка и не работает буфет с пивом, как во время выборов.
Девочки в белых передничках, хлопцы непривычно умытые и причёсанные.
Входим в класс. В груди холодно, как перед прыжком с вербы в реку. Садимся. Каждый за отдельную парту. Списать — и думать нечего. Звенит звонок.
Заходит Галина Сидоровна, с красивой причёской, в шёлковом платье. За ней движется Николай Павлович, учитель географии. Он у нас на экзамене ассистент.
Галина Сидоровна становится у доски, сжимает руки, словно сейчас петь будет (она, видно, тоже волнуется), и говорит: